Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815

Как и в Австрии, власть находится здесь в руках робкого духом и сердцем короля, враждебного всяким новшествам, благосклонного только к эгоистической и высокомерной аристократии: даже после Штейна и Гардёнберга Пруссия остается деспотической и феодальной монархией; ее беспокоят либеральные наклонности южных немцев, слишком затронутых французскими идеями; со своей стороны Пруссия внушает южным немцам непреодолимое недоверие. Но это только поверхностное сходство между Пруссией и Австрией, под которым скрываются резкие различия. Прежде всего, что очень важно, Пруссия — это государство по существу немецкое, и в конце концов события постоянно усиливают в ней национальное самосознание; влияние революционных идей вызывает здесь усиленное проявление патриотических немецких чувств, получивших впоследствии удовлетворение лишь тогда, когда Пруссия собрала под своей гегемонией все народы того же происхождения. Все слои общества в той или иной степени стремятся к одному и тому же. и для осуществления своих желаний они способны на всякие жертвы. Поэтому, в то время как Габсбурги пользуются своей властью для чисто отрицательных целей, Гогенцоллерны, также ревниво охраняющие свои права, но имеющие более разумное представление о своих обязанностях, жертвуют своими предрассудками ради государственных интересов. Они заставляют своих дворян отказаться от тех привилегий, которые несовместимы с новыми политическими задачами. Гогенцоллерны щадят даже те силы, которые внушают им подозрения, если чувствуют, что эти силы со временем будут им полезны. Их преданность идее вызывает подражание, они более действуют примером, чем реформами. Они отказываются даровать своим подданным свободу, но дают им честную администрацию, упорядоченные финансы, а главное — военную славу и уважение Европы[42]

.

Пруссия с 1800 по 1806 год. С 1795 года Пруссия под прикрытием демаркационной линии[43]

пользовалась всеми преимуществами нейтралитета, выйти из которого ее не могли заставить ни соблазнительные предложения Директории, ни высокомерные требования Австрии. Но положение Пруссии было непрочно, потому что в своей политике она колебалась между двумя разделявшими Европу лагерями и не решалась сделать выбора. Война с Францией обнаружила недостатки ее организации, и все просвещенные умы указывали на неотложность радикальных реформ, но эти требования разбивались об инертность короля, и проекты, постоянно откладываемые, могли только поколебать доверие общества к устаревшим учреждениям. Монархия представляла собой своеобразную смесь абсолютизма и феодальной анархии; дворянство все еще сохраняло за собой в своих имениях большую власть и значительную долю общественного влияния; но феодальные привилегии были столь же пагубны для королевской власти, лишенной возможности непосредственного воздействия на народные массы, как и для нации, пребывавшей в то время в положении, очень близком к рабству.

Большинство крестьян состояло из держателей земли, владевших ею лишь временно и подвергавшихся возмутительным ограничениям личной свободы. Подавленность земледельцев, истощаемых непомерными повинностями, сложная регламентация, стеснявшая переход земель из рук в руки, разорение городов, лишенных всякого права самоуправления, — все это замедляло рост богатства. Налоги казались тяжелыми, потому что они были слишком неравномерно распределены и потому что народ был беден. Излишняя централизация управления, неудобства которой сглаживались кипучей деятельностью самого Фридриха II, привела при менее трудолюбивых или менее решительных монархах к полной неразберихе. Коллегиальное устройство министерств, одновременное существование современной системы, с ее распределением дел сообразно требованиям логики, и системы средневековой, объединявшей в руках нескольких чиновников управление целыми областями; независимость, сохраненная за некоторыми ведомствами, и автономия, которою пользовались некоторые области; наконец, влияние кабинета, секретари которого по первоначальному плану должны были быть только исполнителями приказаний, но в силу постоянного соприкосновения с королем стали главными вдохновителями политики, — все это вызывало постоянные столкновения и интриги, делавшие невозможной какую бы то ни было энергичную и последовательную работу.

Самые противоречивые постановления следовали одно за другим; политика государства не являла никакой устойчивости в то самое время, когда твердое и разумное управление было необходимее, чем когда-либо. Вследствие этого в области внешней политики за несколько лет создалось двусмысленное и унизительное положение, из которого пытались выпутаться путем отчаянных и безрассудных действий. Внутри страны дух отрицания и отсутствие дисциплины ослабляли силы сопротивления нации, проникали в ряды бюрократии и даже армии, и достаточно было одного толчка, чтобы опрокинуть подгнившее здание.