Том 2. Вторая книга рассказов

Она проворно положила к стене две из четырех высившихся подушек, и Иосиф лег, будто сквозь дым видя, как взгромоздил Саша на кровать и свое ослабевшее, белое, пьяное тело. Иосифову руку хозяин держал крепко и временами скрипел зубами. В кухне кто-то шумел, ища свой кошелек. Ильинична поспешила туда, и смутно слышал Иосиф хлопанье дверьми, шаги, далекие крики на дворе. «Он ее зарезал насмерть! Она не дышит!» – кричала прислуга по коридору. «Дворник, дворник!» – опять хлопанье дверями, крики, возня. Саша спал, лампады пылали: через двор в окне зажгли зеленую лампу и сели за стол писать два человека. Там тихо, спокойно, целомудренно! Хозяйка вернулась и, приставив стулья, взяла одну из подушек и легла по ту сторону мужа.

– Кого это у вас зарезали? – спросил Иосиф шепотом.

– Так, зевала Наташка, никого не зарезали. Повезло этой Таньке: то в бане чуть не утопили, то мичман кортиком в живот колол, теперь немец чуть не зарезал. Хороший она человек, да к мужчинам больно липка. Как она на Саньку зарилась, да как я задала я ей рвань, что плешива ходит, так только рядом посидеть смеет…

И Марья Ильинична снова заговорила о своей любви к мужу, как-то нелепо и задушевно; потом заснула. Лампады пылали, через двор зеленела лампа. Как далеко ушли Соня, Леля, Адвентов, милая Катя, как она нежна была летом, ее грудь, ее руки были так теплы! Иосиф привстал; рука Саши крепко держала его и была влажна и тепла. Пардов осторожно провел другой рукою по руке и груди спящего, они были теплы, почти горячи под ситцевой рубахою. Лицо Броскина опустилось, лоб в испарине, рот открыт, пахнет пивом; Марья Ильинична посапывает. Как нестерпимы спящие люди! Саша, проснувшись, прошептал, глядя в открытые глаза Иосифа: «Недреманное Око Господа Нашего Иисуса!» – и снова заснул. Когда Пардов хотел освободить свою руку, спящий его оцарапал и пытался укусить.

Вдруг кто-то истошным голосом прокричал: «Андрей, Андрей!» – и затих. Иосиф свободною рукою разнял пальцы Броскина и, перескочив через обоих спящих, вышел в кухню. Из коридора вошла Люба и, обратясь прямо к Иосифу, сказала:

– Где Андрей Иванович? Мне его до смерти нужно.

– Мне самому его нужно до смерти: он только и спасет нас!

– К нему жена приедет. Царица Небесная, сделай, чтобы она не приезжала!

Не слушая, Иосиф восклицал:

– Он спасет нас, Андрей Фонвизин!

– Да, да, Варызин! Андрюша, милый! – Потом прибавила просто: – В горнице пива больше не осталось?

– Я не знаю.

– Что же мы будем делать?! – горестно сказала Люба, опускаясь на табурет, и заплакала пьяными слезами.

V

Осеннее солнце светило с утра, румяня красные стулья, но, казалось, Екатерина Петровна не замечала его, волнуемая разговором с тетей Нелли и Петром Павловичем. Посетители тоже были несколько взволнованы, хотя и меньше и по-другому, нежели хозяйка: они были встревожены словами говорящей, оставлявшими спокойною самое Екатерину Петровну, которую мучила какая-то невысказываемая мысль. Солнце ровно ложилось мимо лиц на красную обивку, дробясь вдали на граненой раме зеркала, маня на воздух. Екатерина Петровна так говорила, будто что-то жгло ей губы и произносились совсем другие слова. Нелли держала прямо свою высокую затянутую грудь, а Петр Павлович, как-то еще более измождившийся за это время, сидел разнеженно и умиленно. Склонив свое лицо в неровных красных пятнах, Пардова продолжала:

– Я не знаю; я боюсь ошибиться, но судите сами: после первого собрания муж не был на них; я замечаю какое-то очерствение в нем – вы простите, он родственник вам, но ведь и мне он не чужой.

– Вы думаете, он охладел, погас?

– Ах если только это, но и горел ли он? Вы не поверите, как я скорблю, я так предана, не принято говорить про себя, но это так; у меня сердце разрывается!.. – и она приложила руку с левой стороны тугого черного лифа.

– Бедная! – сочувственно прошептал Петр Павлович.

– Тем более, что я сама отчасти виновата в этом…

– Вы, ma chere? Полноте, вы наговариваете на себя!

– Нет, нет. Вы знаете, у меня сын Виктор.

– Да, да: такой странный мальчик.

– Совершенно погибшее существо. Я отделила его, чтобы предохранить Иосифа, и боюсь, не напортила ли этим, так как Жозеф теперь пропадает у него и я не знаю, как они там проводят время. Я же не могу следить, вы понимаете?

– Вы поступили очень неосмотрительно.

– Я уж и сама вижу, что неосмотрительно.

Петр Павлович умиленно заговорил:

– Но, может быть, возможно еще не только вернуть вашего супруга, но и обратить блудного сына?

Пардова покачала головою сомнительно.

– Едва ли! Сделаю последнюю попытку. Знаете, я, кажется, готова на какие угодно жертвы для братьев; если б у меня были деньга, я все бы их отдала обществу.

Нелли, вопросительно глядя на умолкшую Катю, несколько сухо заметила:

– Это делает честь вашему усердию.

– Хорошо бы, если бы это было исполнимо, так как многие члены очень, очень нуждаются! – проговорил Петр Павлович особенно благочестиво.

Быстро взглянув на собеседника, хозяйка сказала: