Том 2. Вторая книга рассказов

Леля только плакала; так плачущую и посадила ее Екатерина Петровна на извозчика, записала номер и, дав отъехать, наняла другого куда-то в Новый переулок. По дороге она несколько раз смотрела на часы и торопила кучера; тем более могло показаться странным, что, доехав до места, она не соскочила, отдавая на ходу деньги, не побежала по лестнице, уже расстегивая пальто, но не спеша расплатилась, вынула листок бумаги и сличила написанный там номер дома с таким же на воротах, сложила вдвое и без того густой вуаль, прошлась раза два до недалекого угла и только тогда уверенно нажала звонок к швейцару соседнего дома. Это был грязноватый подъезд темной гостиницы. Ленивый и плутоватый малый в поддевке вопросительно глядел на посетительницу; она спросила тихо:

– Господин в 37 номер приехали?

– Так точно; они ожидают вас, пожалуйте.

И он побежал вперед по темному коридору с коптящей лампой, стараясь разглядеть сквозь плотную вуаль лицо гостьи. На стук раздалось: «Пожалуйте». У круглого стола стоял человек с широким, как солнце, белым, слегка помятым лицом. Мы без труда узнали бы в нем Броскина, но Екатерина Петровна или не знала, или не признала его, так как, ступив несколько шагов к нему, вымолвила вопросительно:

– Броскин, Александр Алексеевич?

– Он самый, – быстро ответил тот.

Екатерина Петровна сняла перчатки и пальто, которое Броскин живо повесил на вешалку, но оставила шляпу, даже не приподняв вуаль.

– Сядем, – сказала она, опускаясь на диван, – никто не войдет?

Саша, улыбнувшись, повернул ключ в дверях и, вернувшись, сел на диван же совсем близко к Екатерине Петровне.

– Вам нет надобности знать, кто я, и видеть мое лицо. Я вам скажу, чего мне от вас нужно, и уверена, что мы поймем друг друга. Дело это выгодно для обоих.

Саша молчал, глядя на гостью во все глаза. Та продолжала ровным голосом.

– То, что я скажу вам, касается не меня и не вас, но лица, к которому вы относитесь не плохо и в судьбе которого заинтересованы близкие мне люди. Я говорю о Викторе Михайловиче Озерове, которого вы знаете хорошо. Видите ли, у него есть бумага, могущие его погубить. Это не его бумаги, но лиц, не заслуживающих никакого снисхождения, ничтожных и, может быть, преступных. Они не остановятся, чтобы при случае выдать Озерова, и вообще он в их руках, благодаря этим документам.

– Отчего же он их не уничтожит, не отдаст обратно?

– Они даны ему на хранение и он не хочет казаться трусом.

– Так-с. Чего же вы от меня желаете?..

– Я бы хотела, чтобы Виктор Михайлович был в безопасности от шантажистов и, с другой стороны, от полиции.

– То есть, вы желаете, чтобы этих бумаг у него не было?

– Вот именно, вы совершенно верно угадали мою мысль.

– Я, мадам, буду просто говорить: вам хочется, чтобы я украл эти бумаги от Виктора Михайловича и передал их вам?

– Зачем так выражаться! Но в сущности, разумеется, хотелось бы, чтоб эти бумаги были у меня или, по крайней мере, я бы знала, где они находятся.

– Но они у Виктора Михайловича, вы сами сказали.

– Да, но где у него: держит ли он их при себе, или же они спрятаны где?

Саша, пытливо поглядев, промолвил:

– Это очень трудное дело, мадам.

– То есть вы хотите большую плату? Скажите начистоту, сколько?

Броскин сказал.

– Ну, послушайте, думайте о том, что вы говорите. Это неслыханная сумма. Я могла бы это узнать и помимо вас, я думала, что через вас будет легче.

Катя даже встала и стала ходить по истертому ковру.

– Что же вы рассердились, Екатерина Петровна, спрос не грех.

Дама приостановилась:

– Это вы мне говорите, откуда вы взяли вашу Екатерину Петровну?

– Зачем лукавить? Вы же маменька Виктора Михайловича?

Под вуалью незаметно было вдруг наступившей бледности Пардовой, она улыбнулась и, будто резвясь, сказала:

– Вы мне не льстите! Неужели вы меня считаете такой старой? Но успокойтесь, я вовсе не Пардова и даже не знаю ее. Меня послала к вам Софья Карловна Дрейштук; может быть, вам небезызвестно и это имя?

Саша промолчал. Екатерина Петровна снова села и, положив руку без перчатки на рукав своего собеседника, начала:

– Станем говорить серьезно. Люди, которым важно это дело, не могут вам дать требуемой вами суммы. Но мне так хочется им помочь, что я со своей стороны могла бы вам что-нибудь предложить. Ну, что-нибудь. Не деньги, конечно, откуда мне их взять. Похлопотать где-нибудь за вас, что я знаю?

Она придвинулась к нему ближе и смотрела, недвусмысленно улыбаясь. Саша глазами показал на электричество. Катя слегка кивнула головой, и через секунду было темно. Но Пардова зашептала все-таки обнимавшему ее кавалеру:

– Что вы делаете, пустите, я не за этим пришла сюда, – и не шевелилась.

Броскин молчал, тяжело дыша, так что даже Катенька оказалась словоохотливее, вставляя временами между вздохами:

– Милый Саша, милый мой.

Уже при свете, стоя у двери с папиросой в зубах, Броскин спросил, улыбаясь:

– Так вы не маменька будете Виктору Михайловичу?

Катя промолчала, поправляя шляпу перед испорченным зеркалом. Саша продолжал:

– Ведь нам-то что, маменька или не маменька, нам все одно! Счастливо, – и вышел за дверь.

VI