Том 20

Но теперь все это обстоит иначе. Химия, абстрактная делимость физического, дурная бесконечность — атомистика. Физиология — клетка (процесс органического развития как отдельного индивида, так и видов путем дифференциации является убедительнейшим подтверждением рациональной диалектики) и, наконец, тождество сил природы и их взаимное превращение, положившее конец всякой неподвижности категорий. Несмотря на это, естествоиспытатели в своей массе всё еще крепко придерживаются старых метафизических категорий и оказываются беспомощными, когда требуется рационально объяснить и привести между собой в связь эти новейшие факты, которые, так сказать, удостоверяют диалектику в природе. А здесь волей-неволей приходится мыслить: атом и молекулу и т. д. нельзя наблюдать в микроскоп, а только посредством мышления. Сравни химиков (за исключением Шорлеммера, который знает Гегеля) и «Целлюлярную патологию» Вирхова, где общие фразы должны в конце концов прикрыть беспомощность автора. Освобожденная от мистицизма диалектика становится абсолютной необходимостью для естествознания, покинувшего ту область, где достаточны были неподвижные категории, представляющие собой как бы низшую математику логики, ее применение в условиях домашнего обихода. Философия мстит за себя задним числом естествознанию за то, что последнее покинуло ее. А ведь естествоиспытатели могли бы убедиться уже на примере естественнонаучных успехов философии, что во всей этой философии имелось нечто такое, что превосходило их даже в их собственной области (Лейбниц — основатель математики бесконечного, по сравнению с которым индуктивный осел Ньютон[379]  является испортившим дело плагиатором[380]; Кант — теория происхождения мира до Лапласа; Окен — первый, принявший в Германии теорию развития; Гегель, у которого [...] [Слово не разобрано, так как в рукописи оно покрыто чернильным пятном. Ред.] синтез наук о природе и их рациональная группировка представляют собой большее дело, чем все материалистические глупости, вместе взятые).

* * *

По поводу претензии Бюхнера судить о социализме и политической экономии на основании борьбы за существование:

Гегель («Энциклопедия», ч. I, стр. 9) о сапожном деле[381].

По поводу политики и социализма: рассудок, которого дожидался мир (стр. II)[382].

Внеположность, нахождение друг возле друга и следование друг за другом. Гегель, «Энциклопедия», стр. 35! как определение чувственного, представления[383].

Гегель, «Энциклопедия», стр. 40. Явления природы[384] — но у Бюхнера нет мысли, а простое списывание, поэтому это не нужно.

Стр. 42. Свои законы Солон «произвел из своей головы» — Бюхнер может сделать то же самое для современного общества.

Стр. 45. Метафизика — наука о вещах, — не о движениях.

Стр. 53. «Для опыта имеет существенное значение, какой ум приступает к изучению действительности. Великий ум делает великие наблюдения и усматривает в пестрой игре явлений то, что имеет значение».

Стр. 56. Параллелизм между человеческим индивидом и историей[385] = параллелизму между эмбриологией и палеонтологией.

* * *

Подобно тому как Фурье есть a mathematical poem [математическая поэма. Ред.] и все же не потерял значения[386], так Гегель есть a dialectical poem

[диалектическая поэма. Ред.] .

* * *

Ложную теорию пористости (согласно которой различные лжематерии — теплород и т. д. — расположены в порах друг друга и тем не менее не пронизывают друг друга) Гегель изображает как чистый домысел рассудка («Энциклопедия», ч. I, стр. 259. См. также «Логику»)[387].

* * *

Гегель, «Энциклопедия», ч. I, стр. 205—206[388]

, пророческое место насчет атомных весов в противовес тогдашним взглядам физиков и насчет атома и молекулы как мыслительных определений, относительно которых должно решать мышление.

* * *

Если Гегель рассматривает природу как обнаружение вечной «идеи» в отчуждении и если это такое тяжелое преступление, то что должны мы сказать о морфологе Ричарде Оуэне, который пишет:

«Идея-архетип в различных своих модификациях воплощалась на этой планете задолго до существования тех животных видов, которые теперь ее осуществляют» («Природа конечностей», 1849)[389].

Если это говорит естествоиспытатель-мистик, который ничего не мыслит при этом, то к этому относятся спокойно; а если то же самое высказывает философ, который мыслит при этом кое-что, и притом au fond [в сущности. Ред.] нечто правильное, хотя и в извращенной форме, то это — мистика и неслыханное преступление.

* * *