Том 21. Мир на ладони

А полтора года назад я застал тут целую коммуну: мать с девчонкой-подростком, потерпевший какое-то жизненное крушение самодеятельный художник, потерявший ногу Ерофей Седов. Не вникая в суть отношений, я чувствовал: в них назревает буря. Люди везде остаются людьми, а изоляция лишь обостряет характеры. Первыми покинули стихийно возникшую общину мужики. Харьковский художник уехал на родину, Ерофей, забрав ружье, жалкий жизненный скарб и надежду свою — три улья, перебрался за двадцать пять километров на место, где был когда-то поселок геологов («Надеялся, что выживу автономно»). Уехала и мать с девочкой, уже сменившая в Сибири не одно пристанище. И осталась опять Агафья одна…

А в прошлом году своим ходом с посошком и котомкой пришла сюда женщина средних лет.

Агафью подкупила способность человека идти в одиночку по горным тропам и прихожанке она обрадовалась. Живут уже более года. Нашли общие интересы: «Ходили весной в горы по лук, собирали грибы, ягоды, запасались орехом». Все как будто ладится.

Улучив момент, я побеседовал с новоселкой. Имя и фамилию полностью она просила не называть: «Зовите Надей». На просьбу рассказать о себе она улыбнулась со вздохом: «Я, Василий Михайлович, много-много грешила. Несколько раз была замужем, ребенка на руки родителям бросила. Осмыслив однажды свое житье, решила, что только в Боге мое спасенье». Бога она решила искать в Сибири. Перебывала во многих общинах и сектах и наконец решилась идти к Агафье.

Постоянный таежный сосед — кедровка.

Мы говорили с Надеждой наедине. Ни о каком староверстве понятия у нее не было. Она не знает, кем были Никон и Аввакум, не знает о крестном пути, пройденном староверами от Москвы до Амура. Агафью это, однако, ничуть не смутило — «старовером стать никогда не поздно». На том и сошлись две женщины, выросшие совершенно в разных условиях.

И первый год жизни отшельнической прожили «в трудах, в миру и молитвах», мудро стараясь подлаживаться под характер другого. При этом «патриархом» остается Агафья — она и хозяйка, и духовный наставник, умелец во всем и дипломат с теми, кто тут появится. Другого Агафья, вкусившая жизнь в одиночестве, возможно, и не желала. Но вот обозначился конфликт, и не ясно, как разрешат его женщины из двух разных миров.

Однажды Агафья, отлучившись навестить родственников, вошла в избу и не сразу от удивленья нашлась, что сказать. Изба превратилась в чистую горенку с занавесками, мытым полом, с протертыми стеклами в окнах, чистой посудой. Это был не бог весть какой комфорт, но Агафью он озадачил. Она чувствовала себя «не дома». С детства она привыкла к тому, что стены были покрыты сажей, к тому, что топор лежал у печи на лавке рядом с ложками, что под ногами хрустели щепки и шелуха кедровых орехов. Ее не смущало, что лицо и кофта ее были в саже, что в плошке кисло недельной давности варево, что руки были в ссадинах и, садясь за стол, их не мыли. И вот сюрприз. Тут не рассыплешь картошку перед посадкой, не постучишь топором, не сядешь, где хочется. Да и «вопче» что это такое — христианин должен жить с этими занавесками. Агафья, уже побывавшая в городе и у родных в деревнях, понимает, что в чистоте и порядке жить лучше, удобней. Но вся ее натура, с детских лет привыкшая к иной обстановке, порядка этого не приемлела. Весь строй ее жизни требовал прежнего и привычного.

Надежда, со своей стороны, хотела обстановки другой, с детства привычной…

Растерялась Агафья, не зная, что предпринять. Дня четыре жили молча. Хозяйка дома входила и не знала, куда себя деть, где встать, где сесть. Надо бы топором поработать, да как-то неловко при этих занавесках-половичках. Наконец хозяйка дома как могла аккуратно выразила свое неудовольствие и решила дело неожиданным компромиссом: «Я буду жить в курятнике».

Курятник — помещение маленькое. Но Агафья перенесла туда свои мешочки, одежки, обувку, короба, инструменты, сложила печь. Таким образом, устроилась, не портя отношений с Надеждой. Так и живут. Николай Николаевич Савушкин, побывавший осенью у Агафьи, описал не без юмора мне ситуацию: «Я было опрокинулся на пришелицу: как же так, хозяйка дома, а живет с курами…» На что Надежда пожала плечами, а Агафья поспешила объяснить: переселение в курятник — инициатива ее, и винить никого не надо. В таком положении житейская ситуация и зафиксировалась.

Трудно сказать, что будет дальше. На маленькой арене таежного бытия за два дня до нашего прилета появился Ерофей. Это положение усложняет. Ему Агафья, памятуя, сколько добра сделал он Лыковым и как страдает сейчас, отрядила первую из двух изб. Ерофей тоже выразил недоумение сложившейся ситуацией, но, зная характер Агафьи, спорить не стал, обещал ей помочь в расширении курятника.