Том 22. Приключения Мишеля Гартмана. Часть II

— Ни под каким видом я на это не согласен. Да и к чему? Доказательства, которого добились вы, весьма достаточно для убеждения и моего и вашего. Чего нам больше? Мы пристально будем следить за этим человеком, и при малейшем признаке измены я справлюсь с ним. Главное, никому ничего не говорить. Кто бы ни был этот человек, он обладает редким искусством. Неосторожного слова, одного движения достаточно, чтоб внушить ему подозрения, и тогда он выскользнет у нас из рук как змея. Ограничимся тем, чтобы внимательно следить за всеми его действиями. Вы ведь хорошо поняли меня оба?

— Поняли, командир, — ответили они в один голос.

— Остальное предоставьте мне, а теперь скажите-ка, не слыхали вы чего нового? Взят Париж?

— Нет, все еще держится; говорят, парижане дерутся как одержимые. Они изготовляют порох, ружья, льют пушки и так искусно ведут оборону, что пруссаки не отвоевали ни пяди земли. Все, и молодые и старые, стали в ряды национальной гвардии и сражаются, как боевые солдаты. Две недели назад началась бомбардировка громадными орудиями, недостает съестных припасов, все равно парижане слышать не хотят о сдаче. Пруссаки приведены в ужас подобною обороной и невольно удивляются ей.

— Храбрый Париж! — вскричал Мишель с восторгом. — Действительно, в его стенах бьется настоящее сердце Франции.

— Да, да, — заметил Паризьен, кокетливо крутя, русый ус, — в Париже уж не увидят того, что было под Седаном и в Меце! Да здравствует республика!

— Не известно ли вам что о Бельфоре?

— Пруссаки рвут и мечут. Полковник Данфер до сих пор с успехом отражал все приступы, он поклялся лечь костьми под развалинами крепости, чем сдаться. Все население разделяет его чувства, энтузиазм всеобщий. Пруссаки все на том же месте, где были две недели назад.

— Слава Богу! Подобные действия отрада для души после стольких низостей и стольких измен.

— Об этом-то я и позаботился, командир, почему запоздал. Бродя то туда, то сюда, мне удалось открыть дорогу, сокращающую на добрую треть расстояние, которое отделяет нас от французских линий.

— О! Если вы уверены в том, друг Оборотень, то сведение это вполне может назваться доброй вестью.

— Положитесь на мое слово, командир, я ручаюсь за это; только надо предупредить вас, что обозу никак нельзя проехать по этой дороге, в сущности, просто козьей тропинке, где одни горцы могут пробираться, не рискуя сломить себе шею. Впрочем, важного значения это не имеет, когда дорога впереди нас свободна и нападения мы можем опасаться только сзади.

— Мы еще переговорим об этом, — возразил Мишель, — занимается заря, надо подумать о ближайшем. Паризьен, убери с этого стола, а потом попроси сюда командиров Людвига и Отто фон Валькфельда. Мне надо переговорить с ними о важном деле.

Когда три командира сошлись, они заперли дверь на ключ.

Совещание их длилось несколько часов. Только в полдень они разошлись с видом озабоченным. Но едва кто-то из товарищей заметил это шепотом, как лица их прояснились и приняли выражение спокойное, почти веселое.

Через час после заката солнца Мишель в сопровождении Оборотня, Паризьена и всех неразлучных товарищей контрабандиста тайком вышли из деревни и углубились в горы, где вскоре скрылись во мраке.

Отсутствие их продлилось добрую часть ночи. Только к трем часам утра они вернулись в деревню, падая от усталости и по колени в грязи.

Три лица, ходившие в экспедицию, направились к дому, где была главная квартира.

Ответив часовому, который отдал ему честь, Мишель вошел в дом, все сопровождаемый товарищами, и отворил дверь своей спальни.

Там находились Людвиг и Отто фон Валькфельд; они сидели по обе стороны камелька, где горел яркий огонь. Куря и беседуя, чтоб убить время, они ожидали возвращения товарища и друга.

Том немедленно растянулся у огня, а трое мужчин сняли с себя верхнее платье и сели у камелька, выпив предварительно хороший глоток водки.

— Что нового, командир? — спросил Людвиг.

— Поздно вы вернулись. Имели вы, по крайней мере, успех? — прибавил Отто, пожимая руку Мишеля.

— Все благополучно, — сказал тот, — только дороги страшные. Надо будет обождать день-другой, пока немного отвердеет земля.

— Так нам нельзя отправляться тотчас? — спросил Отто значительно.

— Наверное, я этого еще не говорю, — возразил Мишель, — проезжая дорога в строгом смысле сносна; не тяжело нагруженные телеги могут по ней проехать, не увязнув; но я имел в виду тропинку, открытую Оборотнем, которая теперь еще очень опасна. Тропинка эта сокращает путь на добрую треть и, подобно дороге, выходит в трех милях от Бельфора, со стороны Франции, в довольно густой лес, метрах в двадцати или пятнадцати, самое большее, от деревни, по словам крестьян, довольно большой; названия ее не припомню. Оба эти пути мы исследовали так далеко, как было возможно в короткое время, каким могли располагать. Главное для нас было обозреть окрестности и удостовериться, что ничего не угрожает нам в настоящую минуту со стороны неприятеля.

— Ага! Так с этой стороны нет ничего, что могло бы тревожить?

— Не совсем, хотя, признаться, я сильно недоумеваю насчет этого.