Том 25. Наш общий друг. Книги 3 и 4

— Дурно, Дженни, очень дурно, — взволнованно заговорил старик. — И вот как это отозвалось в моем сердце: я возненавидел самого себя. Возненавидел потому, что почувствовал, как ненавидишь меня ты и старичок должник. Но этого мало, и это еще не самое худшее. То, о чем я раздумывал тогда, сидя у себя в садике на крыше, касалось не только меня одного. Мне стало ясно, что я опозорил свою древнюю веру и свой древний народ. Я понял — понял впервые, что, безропотно подставляя шею под ярмо, я тем самым навязываю его и всем моим братьям. Ведь в христианских странах к евреям относятся не так, как к другим народам. Люди говорят: «Это плохой грек, но есть и хорошие греки. Это плохой турок, но есть и хорошие турки». А на евреев смотрят совсем по-иному. Плохих среди нас найти не трудно — среди какого народа их нет? Но христиане равняют самого плохого еврея с самым хорошим, самого презренного с самым достойным и говорят: «Все евреи одинаковы». То, что мне приходилось делать здесь, — я делал только из благодарности за прошлое, не гонясь за наживой, и будь я христианином, никто бы не пострадал от этого, кроме меня самого. Но я еврей, и мои поступки пятнают любого другого еврея — кем бы он ни был, в какой бы стране он ни жил. Это правда — жестокая правда. И надо, чтобы каждый из нас считался с ней. Но мне ли поучать других, когда я сам так поздно все понял!

Кукольная швея сидела, держа старика за руку и не сводя с него задумчивого взгляда.

— Вот о чем я размышлял в тот вечер у себя в садике на крыше. И, вспоминая раз за разом тяжелую сцену в конторе, я убеждался, что старичок джентльмен сразу поверил той выдумке только потому, что я еврей, и ты, дитя мое, сразу поверила той выдумке только потому, что я еврей, да и самая выдумка могла родиться в уме того, кто пустил ее в ход, только потому, что я еврей. Вот что значила для меня встреча с вами тремя, вот что я увидел с такой ясностью, будто мне показали все это в театре. И тогда в голове у меня промелькнула мысль: «Ты должен уйти отсюда». Но, милая моя Дженни, — спохватился Райя, — я же обещал ответить на твои вопросы, а сам не даю тебе сказать ни слова!

— Напротив, крестная! Моя догадка теперь величиной с тыкву, а они, знаете, какие большие бывают? Вы решили отказаться от своей должности? Вам осталось добавить только это? — допытывалась мисс Дженни, пристально глядя на него.

— Я написал письмо хозяину… Да. Примерно об этом.

— А что вам ответили Вопли-Сопли-Вздохи-Охи-и-Рубцы? — спросила мисс Рен, с наслаждением выговаривая этот почетный титул и вспоминая про перец.

— Он обязал меня прослужить еще несколько месяцев — это его право. Завтра срок истекает. А я решил объясниться с моей Золушкой, только когда он истечет — ни на день раньше.

— Моя догадка так разрослась, — воскликнула мисс Рен, сжимая виски руками, — что голова у меня того и гляди лопнет! Послушайте, крестная! Сейчас я вам все объясню. Щелочки (они же Вздохи-Охи-и-Рубцы) страшно на вас злы за то, что вы уходите. Щелочки прикидывают, как бы вам отомстить. Щелочки вспоминают про Лиззи. Щелочки говорят самим себе: «Надо разузнать, куда он спровадил эту девушку, и открыть тайну, которой он так дорожит». Может быть, Щелочки еще думают: «Да вдобавок и приволокнусь за ней». В этом я, правда, не уверена, но за все прочее ручаюсь головой. И вот, Щелочки приходят ко мне, а я иду к Щелочкам. Так все и было. И теперь, когда мы вывели его на чистую воду, — кукольная швея с такой силой затрясла кулачком перед глазами, что у нее все тело напряглось, — теперь я вижу, как я сплоховала! Вот досада-то! Мне бы кайенского перца или красного, мелко нарубленного, ему подбавить!

Поскольку смысл этих сожалений остался не совсем понятным мистеру Райе, он стал расспрашивать мисс Дженни об увечьях, полученных Фледжби, и собрался было идти ухаживать за этим побитым щенком.

— Ах, крестная, крестная! — вознегодовала мисс Рен. — С вами всякое терпение потеряешь! Можно подумать, что вы решили стать добрым самаритянином! Надо же быть таким непоследовательным!

— Дженни, милая, — мягко начал старик. — В обычае нашего народа помогать…

— Да ну вас с вашим народом! — перебила его мисс Рен, вздернув голову. — Если ваш народ ничего лучше не придумает, как помогать Щелочкам, напрасно его вывели из Египта. И кроме того, — добавила она, — Щелочки вашей помощи не примут. Их стыд гложет. Боятся огласки и, боже упаси, как бы вы не узнали.

Они все еще продолжали свой спор, когда за стеклянной дверью появился чей-то темный силуэт, и в контору вошел посыльный с конвертом, адресованным весьма бесцеремонно: «Райе».

— Велено дождаться ответа, — сказал он.

Письмо было написано карандашом, вкривь и вкось.

«Райя!

Счета сдал и убирайся. Повесь замок на контору, сам уходи, а ключи передай с посыльным. Убирайся. Неблагодарный пес. Пошел вон.

Ф.»