Том 3. Корни японского солнца

И оттуда пошли старым самурайским шоссе, в солнце и ветре и в запахе сосен, – в деревню Осато, к писателю-крестьянину Тития-сан. Поля обложены плотинами из камней, – поля для риса, выверенные по ватерпасу и охоленные руками. Многие нас обогнали велосипедисты, и однажды – мы обогнали – корову, запряженную в двуколку. Полиция обогнала нас по дороге к Тития-сан, и, все же, он принял нас, молчаливый человек с лицом философа и с руками рабочего. Мы поклонились его дому. Он провел нас в лучшую комнату. По дороге туда я расспрашивал про деревню Осато, – там 650 домов, 3 500 человек жителей, 3 школы – первоначальная, реальное, гимназия, дети учатся вместе, шелкопрядильная фабрика, мыловаренный завод (при чем мыло производится из личинок шелкопряда), – медоводство, – кролиководство, – электричество. – Везде, везде в Японии в домах и на дворах абсолютная чистота. В Японии не стыдятся естественных отправлений человеческого организма, и посреди двора Тития-сан красовался эмалированный писсуар, чтобы собирать мочу для удобрений. Полиция опередила нас. Тития-сан принял нас. Остаток дня мы бродили по полям вокруг Осато, на кладбище, около храмов, у водопада. Попрежнему дымил вдали вулкан. Люди проходили мимо меня, считая меня пустым местом.

И очень странный, должно-быть единственный в моей жизни, был у меня вечер. Мы – Тития-сан, Сигэмори-сан, Капэда-сан и я – мы сидели в доме Тития-сан у хибати, – Сигэмори-сан и Канэда-сан – японские писатели, мои друзья, поехавшие со мною. Тития-сан был непонятен мне, как все японцы, которых я не умею понимать сразу. Мы говорили с ним через переводы Канэда и Сигэмори. Мы пили сакэ. Японцы после третьей чашечки сакэ жутко багровеют, и их глаза наливаются кровью. Тития-сан показывал свои фотографии, книги и альбомы, где на память ему писали его друзья художники и писатели. Все было так, как должно было быть в Японии. И тогда в торжественности и строгости, в жестокости глаз, налитых кровью, Тития-сан сказал такое, что я не понял сразу. Сигэмори и Канэда перевели мне: –

– – Отец Тития-сан был убит русскими, в Мукдене, в Русско-Японскую войну. – И тогда, мальчиком, Тития-сан поклялся отомстить за отца первому русскому, которого он встретит, – убить первого русского, которого он встретит. – И первым русским, которого он встретил, – был – я, он должен был убить меня. Но он, Тития-сан, – писатель, – и я – писатель. Он, Тития-сан, знает, что братство искусства – над кровью. И он предлагает мне выпить с ним братски сакэ, по японскому обычаю поменявшись чашечками, – в память того, что он, Тития-сан, нарушил клятву. – –

– – не хорошо прийти в дом, в тот дом, где твои соотечественники убили человека… – я проснулся на рассвете под пение петухов, в доме Тития-сана. Вчера я написал Тития-сану – кисточкой, тушью – какэмоно[9] о наднациональных культурах и о братстве, – а сейчас в этот соловьиный рассвет я думал о том, почему соловьиный этот рассвет похож на наш русский, – но говорим мы, люди, по-разному, когда птицы говорят одинаково…