Том 3. Письма и дневники

2. И. В. Киреевскому

Июль 1824 годаМосква

О Юсупов политический[672]

! Вот какое происшествие у нас подпитчилось: ты пишешь: «Купите, дескать, мне „Историйцу“ Робертсонца[673]». А маменька говорит: «И подлинно, что купить приходится». А я говорю: «Видно, что так!» А ты говоришь: «Да купите-де у Урбена[674], мне-де мерещится, аль не у него есть такие аглицкие книжицы!» А я-то говорю: «Ну, ну, хорошо, куплю, батюшка, куплю. Ну, только… потом… после того, ну, вот видишь…» Вот как я сказал это. Ну, думаю, что делать? Ведь приходит, что покупать!

Ну вот, и пошел я, наконец, за тридевять земель в тридесятое царство. Шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел, шел и вот пришел, наконец, на один необитаемый остров. За морем за океаном стоит там избушка на курьих ножках, и в той избушке живет колдун и чернокнижник; и тот чернокнижник прозывается Урбеном. Ну… вот и вошел я к этому Урбену. «Ну, — говорю, — батюшка, милосердый чернокнижник, есть-де у тебя такая „Историйца“?» «Какая „Историйца“?» «Которая была бы написана на языке аглицком и называлась бы та книжица Робертсоном?»

Ну, нет, сударь! Не тут-то было!..

3. Родным

17 июля 1829 годаСмоленск

Сегодня в половине десятого поутру мы приехали в Смоленск. Приключений дорогою никаких экстраординарных не было. Родион[675]

ведет себя как нельзя лучше, и я им совершенно доволен; бричка также до сих пор была совершенно исправна; один раз только на третьей станции нужно было починить два поломанных железных прута, и теперь, я надеюсь, до самого Бреславля больше починки не будет. За лошадьми нам нигде остановки не было ни на минуту; дорога вообще очень хороша, и места по всей Смоленской губернии, особенно окрестности Смоленска и самый Смоленск, чрезвычайно живописны. Днепр показывается еще верст за сто не доезжая до Смоленска, он еще за Дорогобужем немного уже Москвы-реки и чрезвычайно красив. В самый день нашего отъезда небо часа в четыре после обеда совершенно очистилось, и до сих пор стоит прекрасная погода. Следовательно, все идет как нельзя лучше. Товарищ мой[676] меня не так мучит, как я предполагал: первые три станции он почти все молчал и дал мне время ободриться. Теперь, кажется, дорога несколько порастрясла его немецкие кости, и он мурлычит только изредка. Я до сих пор, по крайней мере, совсем почти не устал, но все еще грустно. Еще раз всех обнимаю.

Петр Киреевский

К Бердяеву[677]

я не заезжал: его деревня лежит 18 верст в сторону, по Духовщинской дороге. До Бреста!

4. Родным

26 июля 1829 годаВаршава

Вот я и в Варшаве, за 1200 верст от вас! Мы выехали из Литовского Бреста во вторник, часу в первом поутру и, проехав несколько улиц, остановились на русской границе. В Бресте Россия отделяется от Польши маленькой речкой, которая называется Старым Бугом; с русской стороны мост заперт высокими решетчатыми воротами, выкрашенными так, как обыкновенно красятся наши версты, а с польской точно такими же воротами, выкрашенными белою краской с малиновыми полосами. Это польский национальный цвет, и точно так красят здесь все столбы и гауптвахты. Как скоро мы въехали в польские ворота, нас встретили несколько солдат в синих мундирах и несколько таможенных чиновников в светло-зеленых мундирах с белыми воротниками: это были первые нерусские солдаты, которых я видел. Таможенники подошли к нам для осмотра и через посредство жида с рожею, подлее которой мне никогда не удавалось видеть, пропустили нас без замедления, осмотрев мой кисет с курительным табаком и Адам Адамычеву[678] бутылку с прохладительным. Тогда мы поехали по земле польской.