Том 3. Письма и дневники

Мы в Ильинском живем покуда и тихо, и мирно, и уединенно, и все, слава Богу, здоровы, кроме маменьки, которая все еще пьет воды и часто от своей болезни страдает. Брат[764] по-прошлогоднему живет в Москве, только один раз приезжал сюда, в Петров день, и пробыл два дня. Папенька здесь от двадцатого июня. Бакуниных[765], слава Богу, нет, а вместо них Тютчевы, которые очень милы и так мало навязчивы, что их почти никогда не видно. Даже и в саду они никогда почти не встречаются. Они состоят из следующих персон: Н. Н., его жена и дочь[766], сестра его жены, Завалишина с дочерью[767] (которая говорит, что хорошо знает твоего брата Петра Михайловича[768]) и старинный твой приятель Алексей Николаевич

[769] с своей сестрой[770], которая, кажется, вся в него; а еще к ним приехала на несколько времени Якушкина[771]. Вся эта компания не только кричать и визжать по-бакунински, но даже и встречаться в прогулках не имеет обыкновения, несмотря на свою наружную многочисленность. Прочие те же, т. е. Гермесы[772] и Миллеры[773]. Вообще, если б ты был здесь, ты бы, верно, был доволен уединенностью Ильинского; жарко тебе тоже уж, верно, бы не было, потому что я с самого приезда не надевал ни разу летнего платья, а, напротив, сижу в тулупе и в тулупе зябну… Как жаль, что не удалась наша надежда провести здесь июнь с Жуковским! Маменька тебе уж, верно, писала, каким образом он, чтобы поддержать свое расстроенное здоровье, должен был спешить на курс эмсских вод, и в «Инвалиде» ты, верно, читал и подробности его отъезда. Он воротится не прежде 1834 года: выпьет курс вод в Эмсе, проведет зиму в Италии, а потом поедет на Рейн, на курс виноградных . А мы не только надеялись на его присутствие в Ильинском, но думали, что ты поспешишь его здесь застать. То-то бы хорошо то было. Когда-то ты опять подымешься и явишься на государственную службу? Б. А.[774]

говорит маменьке, что тебе в скором времени следует чин.

Комиссии твои отчасти уже исполнены, отчасти исполняются. Я выслал к тебе часы, Боплана[775] и Шульгина[776], статистика Андросова[777] также уже, вероятно, послана. За часы я остаюсь тебе должен 15 рублей. Письмо, в котором ты пишешь о рукописях, брат взял с собой в Москву, чтобы показать его Погодину и сладить с ним как следует. «Берендея»[778] тебе на днях вышлет папенька, который завтра или послезавтра едет в Москву, но на самых строгих предписаниях. Одна из главных причин, почему я тебе так долго не отвечал, была та, что мне хотелось послать письмо вместе с «Берендеем», а папеньку надобно было долго упрашивать.

Славное вы дело сделали, что собрали так много песен, а мне это стыдно, потому что я до сих пор еще не собрал ни одной. Однако и я не отстану и скоро примусь за дело. Ты их лучше не присылай, а привези сам. Главное мое занятие здесь покуда состояло, кроме брожения и того долгого времени, которое ушло так, в переводе шпанской трагедии «El magico prodigioso»[779], которую я скоро надеюсь кончить и в которой ты мне должен перевести заглавие.

Читаю я особенно «De Rerum Moscoviticarum[780]», за которые тебя крепко обнимаю.

Получила ли наконец твоя поэзия размах под широко-шумными дубровами? Папенька уверен, что ты там не напишешь ни стиха, и заранее уж рассчитывает, как он будет угощать публику выигрышными бутылками.

Покуда прощай! Все наши тебя всячески приветствуют: и поклонами, и поцелуями, и рукожатиями, и объятиями.

И ныне и присно и во веки веков твой Киреевский.

Папенька поручает у тебя спросить, много ли ты наудил рыбы и не попалась ли тебе та стерлядь, которую ты ему послал? В самом-то деле Иван[781]

ее не привез, не помню по каким-то, но помню, что по каким-то справедливым причинам.

Александр Петрович[782] велел сказать, что циркуль давно готов и что он его вышлет при первом случае, когда будет в Москве.

19. Н. М. Языкову

9 сентября 1832 годаИльинское

Вот тебе, брат Языков, еще послание из Ильинского. Следующее будет уж, вероятно, из Москвы, потому что наши уже неделю тому назад туда переехали, а я здесь еще доживаю только несколько дней, как отсталый журавль, хоть, впрочем, не подстреленный, а здравствующий. Маменьку Рамих[783] уговорил переехать в Москву для того, что, кроме прежней болезни, от которой она часто страдала, она здесь еще очень часто простуживалась, и сырость дома на нее производила вредное действие; а мы с Петерсоном сговорились воспользоваться последними днями хорошей осени и отправиться в Саввин монастырь[784]. В удаче этого похода, однако ж, теперь на меня находит сомнение: Петерсону было нужно съездить в Москву, разные дела продержали его там ровно шесть прекрасных и ясных дней, а теперь настал такой плач небес и скрежет холодного ветра, что не только до Саввина монастыря, а и до замка едва ли можно донести на себе одну сухую и непродрогшую нитку.