Том 3. Письма и дневники

Однако довольно об этом. Все это вещи, в которых мы с тобою согласимся и о которых писать нечего. Вот тебе лучше некоторые новости: говорят, будто в Московском университете хотят открыть две новые кафедры: Голубинского сделать профессором философии, а Вексмана[860] профессором славянских языков, но это еще новости очень зыбкие. Погодин 9 июля женился и ждет от тебя эпиталамы. Что Петерсон ожидает от тебя года через полтора того же, об этом он, верно, уже и сам писал к тебе. Об Жуковском были известия недели с две тому назад: ему гораздо лучше; он был в Риме, в Неаполе, теперь в Эмсе и в августе, вероятно, возвратится в Россию, потому что он спешит к должности по случаю смерти Мердера[861]. Рожалин также приедет осенью, и Языков тоже к осени необходимо должен приехать! А вот новость самая важная: знаешь ли ты, что у тебя переменился начальник? Что теперь в Межевой канцелярии правительствует уже не Гермес, а Штер[862]? Маменька на днях будет у Гермесов, которые в Ильинском, и справится, как тебе должно будет поступить с службой; но во всяком случае, ради Бога, погоди подавать в отставку. В следующий раз буду о сем последнем писать обстоятельнее, потому что больше буду знать. Покуда прощай, обнимаю тебя.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

Я уже теперь не в Архангельском, а в Воронках, ровно в версте от Архангельского, куда всякий день хожу обедать. Надеюсь здесь набрать хорошую жатву песен и сказок.

«Беседу»[863]

и «Самозванца»[864] брат тебе выслал еще две недели тому назад.

Получил ли ты их?

30. Н. М. Языкову

13 сентября 1833 годаМосква

<…> Хотел было я, мой вселюбезнейший и дражайший, писать к тебе нынче многое множество, тем больше что многое нужно тебе сказать, а разные вражеские наваждения уже давно мешали мне к тебе писать. Однако теперь не успею и должен отложить до следующего раза.

Теперь покуда не хочу пропустить почты, не сказавши, по крайней мере, чего следует об самом важном. Отставка твоя еще не подана, и да не разъяряешься ты на меня за это! Потому что на это были законные причины: во-первых, есть надежда на получение чина прежде отставки, а, во-вторых, я, несмотря на все усилия изучить твою подпись, до желанного сходства никак достигнуть не мог. Я хотел было заставить написать здесь бумагу и послать к тебе на подписание, но все говорят, что в таком бы случае игра свеч не стоила, потому что нет на отставки особенной формы для каждого присутственного места, а только форма всеобщая: по одержимым болезням, следовательно, всякий подьячий и везде написать ее может. И так весь наш государственный совет убедил меня дать некоторое время на производство дела об чине, об котором уже и послано отношение куда следует, а между тем написать и тебе, чтобы ты отставку велел начертать в Корсунском или Симбирском уездном суде, какому-нибудь из членов оного, подписал бы ее и прислал бы ко мне для подания, которое неукоснительно и своевременно исполнено будет.

Однако пора кончить, опоздаю. В следующий раз больше. Покуда прощай. Обнимаю тебя.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

У нас все, слава Богу, здоровы, мы возвратились в Москву дней пять тому назад. Все твои комиссии будут исполнены в точности.

31. Н. М. Языкову

Почтовый штемпель 4 октября 1833 года

Я, Иван Киреевский, пишу за Петра Киреевского, который лежит больной и диктует мне следующие слова:

Не приходится тебе сердиться на Петра Киреевского за то, что он не писал к тебе долго, потому что он третью неделю только что переваливается со спины на ту же спину, что тем досаднее, что писать было бы много материи. А вот покуда главные пункты, о которых сказать припомню: о предержащей власти в Межевой канцелярии на этой почте уведомить не успею, потому что твое письмо получил только вчера ввечеру. Настоящим же к тебе пойдет известие. О законных книгах будет к тебе писать брат (это он намекает на меня![865]). В пансионе Павлова об одежде учеников действительно попечения не имеют. О главной материи, до песен касающейся, надо написать к тебе много и потому лучше подождать того времени, когда мне удастся прийти в положение немножко повертикальнее, покуда скажу только то, что в Воронках я собрал с лишком 200, не считая стихов. Кроме того, стекаются ко мне в руки такие обильные песенные потоки, что уже можно считать за 2000 могущих поступить в печать. Об обстоятельствах печатания буду после с тобою советоваться подробнее. Дать ли Максимовичу из присланного тобою собрания песен пяток в его «Денницу»? О Толстом[866] напишет Иван. (Это брат пошутил, я Толстого почти не знаю

[867]). Вот все, что нужно было сказать самонужнейшего. Затем посылаю тебе рукопожатие и остаюсь целиком (хоть и с изъянцем[868]), твой Петр Киреевский.

Теперь следует к тебе послание от Ивана: