Том 3. Письма и дневники

Это одно из самых гениальных произведений Хвостова, в котором отражается между прочим и дух новейшей романтической эстетики. Тут же, кажется, было письмо и от Погодина. Погодин идет прямо в Лопы де Веги! Я к тебе уже писал, кажется, что он на святках поехал недели на две в деревню и воротился оттуда с трагедией «Борис Годунов», в которой он уже и тем пошел дальше, что написал ее прозой, и в которой есть сцены действительно хорошие, а теперь он под Светлое Воскресенье отправился опять к себе в деревню и на Фоминой возвратился еще с новой трагедией «Дмитрий Самозванец»! Этого он еще никому не читал, но каков молодец! Теперь он совсем приводит в отчаяние Хомякова: Хомяков уже давно хочет писать «Ляпунова», Погодин хочет также и уж, верно, предупредит его!

«Самозванец» Хомякова, вероятно, скоро выйдет. Вообрази, что его «Ермака» разошлося едва экземпляров десяток! Как досадно, что театральная цензура не пропустила «Самозванца», а нам Бог дал такого актера, который всякому драматику истинное утешение! Это Каратыгин[832]. Он теперь в Москве, дал здесь 12 представлений и дня через три опять уезжает в Петербург. Все, которые видели его в Петербурге года два тому назад, говорят, что его талант вырос до невероятности; и в самом деле, теперь нам можно им похвалиться: за исключением берлинского театра, я видел все лучшие театры Германии, т. е. дрезденский, мюнхенский и венский; а из берлинского театра я также видел в Дрездене Крюгера[833], который там играет все первые роли. Грех сказать, чтоб там не было актера лучше Каратыгина; хоть немногие, но есть там люди, которые выше его, как, например, Эсслер в Мюнхене и Паули в Дрездене; но Эсслеру 70 лет, а Паули не дала природа красоты, вообще эти люди занимать первых ролей не могут, и можно сказать смело, что перворольцы берлинский, мюнхенский, дрезденский и венский ниже Каратыгина, и гораздо, а это видеть было приятно русским очам моим. Все представления, когда он играл, были набиты битком (что между прочим делает честь нашей публике): дамам он всем вскружил головы красотой своей фигуры и благородством движений и, кажется, даже нашу драматическую литературу зашевелил несколько: Баратынский задумал непременно писать трагедию, а, может быть, знание, что есть актер, который их не выдаст, и на других произведет подобное действие. Ему давали здесь обед, для которого сложилось нас 26 человек по 50 рублей ассигнациями, и условились, чтобы на оставшуюся от обеда сумму выгравировать его портрет для каждого из участников обеда.

9 маяВторник

Поздравляю тебя с днем твоего Ангела. Да здравствуешь ты, да процветаешь и да будет тебе суждено роком ли, судьбой ли или собственным твоим умением найти стих о твоем патроне и тебе и ему во славу!

Я начал было, как ты видел, писать еще 3 мая, да опоздал, а теперь также пишу на распутии, потому что сегодня отправляюсь в Архангельское, где мы на нынешнее лето наняли флигель и куда все наши, кроме меня и брата, уже переправились в субботу. Я переправляюсь сегодня, а брат опять остается в Москве по-прежнему.

Надеюсь и нынешним летом не удариться лицом в грязь, не отстать от тебя и от Александра Михайловича[834], далеко меня опередивших и пристыдивших, и возвратиться с обильной жатвой песен, особенно же стихов и сказок. Пришли, пожалуйста, стихи, у тебя находящиеся! Я их спишу и немедленно возвращу с приложением всех у меня имеющихся и впредь иметься имеющих. Варианты для нас обоих необходимы; осенью же ты авось либо наконец опять приедешь к нам в Москву, и тогда мы, уже с богатым собранием материалов, вместе потолкуем, кому, как и на каком основании приступить к изданию. Не правда ли, что ты осенью приедешь?

Нынешним летом около нас будет пусто и безлюдно, особенно это будет чувствительно брату, в Москве остающемуся; все разъезжаются в различные стороны: Свербеевы дней через пять уезжают в Петербург, а оттуда отправляются 3 июля на пароходе за границу, где Катерина Александровна[835] будет сначала пить эмсские воды, а потом пользоваться воздухом южной зимы. Они там хотят пробыть около полутора года. Хомяков на все лето уезжает в Крым, Баратынский в деревню.

Однако пора кончать. Покуда прощай.

Весь и вечно твой П. Киреевский.

Именной список стрелков, участвовавших в торжественном стрелковом состязании, происходившем 15 апреля 1833 г. в Москве на Кузнецком мосту, в доме Хомякова:

князь Сергей Голицын[836],

князь Михаил Голицын[837],

Боборыкин[838],

Хомяков,

князь Александр Мещерский[839],

Валуев[840],

Шереметев[841],

Киреевский 1-й[842],

Киреевский 2-й[843],

Козлов[844],

Князь Козловский[845],

Гедеонов[846]

,

Талызин[847],

князь Щербаков 1-й[848],

князь Щербаков 2-й[849],

Лодомирский[850],

Густав Фе[851]

Рахманов[852],

князь Вяземский (выигравший ружье на торжественном стрелецком состязании, бывшем в зале Кистеровского пансиона 17 марта 1833).