Том 3. Поэмы 1905-1922

Булыжники собраны в круг.Гладка, как скатерть, долина.Выметен начисто пол ущелья.Из глазу не надо соринки.Деревья в середке булыжных венков.Черепами людей белеют дома.Хворост на палках.Там чай-хане пустыни.Черные вишни-соблазны на удочке тянут голодных глаза.Армянские дети пугливы.

Сотнями сказочных лбовКлубятся, пузырятся в борьбе за дорогуКорни смоковницы(Я на них спал),Тоской матерейТянутся к детямПуповиной, протянутой от веток к корням,И в землю уходят.Плетусь, ученье мое давит мне плечи.Проповедь немая, нет учеников.Громадным дуплом, пузатым грибом,

Брюхом широкимНастежь открыта счетоводная книга столетий.Ствол (шире коня поперек), пузырясь,Подымал над собой тучу зеленую листьев и веток,Зеленую шапку,Градом ветвей стекая к корням,С ними сливаясь в узлыЯчеями сети огромной.Ливень дерева сверху, дождь дерева пролилсяВ корни и землю, внедряясь в подземную плоть.

Ячейками сети срастались глухою петлею,И листья, певцы того, что нет,Младшие ветви и старшие,И юношей толпы – матери держат старые руки.Чертеж? или дерево?Сливаясь с корнями, дерево капало вниз и текло древесною влагой,РучьямиВ медленном ливне столетий.Ствол пучится брюхом, где спрячутся трое,Долине дает второе, зеленое небо.Здесь я спал изнемогший.

Белые кони паслися на лужайке оседланны(Лебеди снега и спеси).«Ты наше дитю! вот тебе ужин, ешь и садись!» –Мне крикнул военный, с русской службы бежавший.Чай, вишни и рис.Целых два дня я питался лесной ежевикой,Ей одолжив желудок Председателя Земного Шара(Мариенгоф и Есенин).«Пуль» в эти дни не имел, шел пеший.«Беботеу вевять» славка поет!

17