Том 3. Посмертные записки Пиквикского клуба (главы XXXI-LVII). Часы мистера Хамфри

— И все они — вдовы, Сэмми, все, кроме той, что с ромашкой, а она — незамужняя леди пятидесяти трех лет.

Сэм ответил на это забавным подмигиванием, а старый джентльмен, разбив упрямую головешку с таким рвением и злобой, словно это была голова одной из упомянутых вдов, продолжал:

— Короче говоря, Сэмми, я чувствую себя в безопасности только на козлах.

— Почему же там лучше, чем в другом месте? — перебил Сэм.

— А потому, что кучер — особа с привилегией, — пояснил мистер Уэллер, пристально глядя на сына. — Потому, что кучер может делать то, чего другие не могут, и никто его не заподозрит. Потому, что кучер может быть в очень дружеских отношениях хоть с восемью — десятью тысячами женщин, но никому и в голову не придет, что он подумывает жениться на одной из них. А кто другой, кроме кучера, может сказать то же самое, Сэмми?

— Пожалуй, это похоже на правду, — согласился Сэм.

— Будь твой хозяин кучером, — рассуждал мистер Уэллер, — неужели ты думаешь, что присяжные осудили бы его? Никогда бы они этого не сделали, даже если бы дело дошло до суда.

— А почему? — недоверчиво спросил Сэм.

— А потому, — ответил мистер Уэллер, — что они не пошли бы против своей совести. Регулярный кучер — все равно, что дорожка между холостяцкой жизнью и супружеством, и всякий порядочный человек это знает.

— Вот как! Вы, кажется, хотите сказать, что кучера — общие любимцы и никто их не обидит? — осведомился Сэм.

Его отец кивнул головой.

— Почему так случилось, — продолжал родитель, — я и сам не знаю. Понятия не имею, почему кучера карет дальнего следования так умеют всем угодить и почему за ними бегает, можно сказать — обожает их, прекрасный пол в каждом городе, через который они проезжают. Знаю, что так оно и есть на самом деле. Это от природы так — диспансер, как говаривала ваша бедная мачеха.

— Диспансация[61]

,— поправил Сэм старого джентльмена.

— Хорошо, Сэмивел, пусть будет диспансация, если тебе это больше по вкусу, — отвечал мистер Уэллер. — Я это называю диспансер, и так всегда пишется в тех местах, где тебе отпускают даром лекарства, если только ты приносишь свою посуду, вот и все.

С этими словами мистер Уэллер снова набил и раскурил трубку и, опять придав чертам своего лица задумчивое выражение, продолжал:

— Так вот, мой мальчик, незачем мне оставаться здесь только для того, чтобы меня женили, хочу я этого или не хочу, а так как нет у меня желания совсем отгородиться от интересных членов общества, то я порешил отправиться туда, где безопаснее, и снова повернуть оглобли к «Прекрасной Дикарке», Там все мне родное, Сэмми.

— А как быть с трактиром? — осведомился Сэм.

— Трактир, Сэмивел, — отвечал старый джентльмен, — со всем добром, запасами и обстановкой будет перепродан. И твоя мачеха незадолго до смерти пожелала, чтобы двести фунтов из этих денег были помещены на твое имя в эти штуки… как они называются?

— Какие штуки? — спросил Сэм.

— Да те штучки, что в Сити постоянно идут то выше, то ниже.

— Омнибусы? — подсказал. Сэм.

— Ну и сморозил! — возразил мистер Уэллер. — Они всегда качаются и почему-то путаются с государственным долгом и банковыми чеками и всякой всячиной.

— Облигации! — догадался Сэм.

— Совершенно верно, оболгации, — согласился мистер Уэллер. — Так вот, двести фунтов из этих денег будут помещены на твое имя, Сэмивел, в оболгации по четыре с половиной процента, Сэмми.

— Очень мило, что старая леди обо мне подумала, — сказал Сэм, — и я ей весьма признателен.

— Остальные деньги будут положены на мое имя, — продолжал мистер Уэллер-старший, — а когда я проеду последнюю заставу, они перейдут к тебе. Смотри, мой мальчик, не промотай их и берегись, чтобы какая-нибудь вдова не пронюхала о твоем богатстве, а не то твоя песенка спета.

Высказав такое предостережение, мистер Уэллер с прояснившейся физиономией взялся за трубку; по-видимому, этот деловой разговор принес ему значительное облегчение.

— Кто-то стучится, — сказал Сэм.

— Пускай стучится, — с достоинством отозвался его отец.

Поэтому Сэм не двинулся с места. Стук повторился снова и снова, затем раздались энергические удары, после чего Сэм осведомился, почему бы не впустить стучавшего.

— Тише! — опасливо прошептал мистер Уэллер. — Не обращай никакого внимания. Может быть, это одна из вдов.

Так как стуки были оставлены без внимания, невидимый посетитель после краткой паузы рискнул открыть дверь и заглянуть в комнату. В полуоткрытую дверь просунулась не женская голова, а длинные черные космы и красная физиономия мистера Стиггинса. Трубка выпала из рук мистера Уэллера.

Преподобный джентльмен потихоньку открывал дверь все шире и шире, а когда, наконец, образовалась такая щель, в которую могло проскользнуть его тощее тело, он шмыгнул в комнату и очень старательно и бесшумно прикрыл за собой дверь. Повернувшись к Сэму, он воздел руки и закатил глаза в знак безграничной скорби, вызванной несчастьем, какое постигло семью, после чего перенес кресло с высокой спинкой в свой старый уголок у камина и, присев на самый краешек, вытащил из кармана коричневый носовой платок и прижал его к своим органам зрения.