Том 3. Позолоченный век

До начала этих немаловажных переговоров Филипп уговорил Гарри прокатиться ненадолго в Фолкил; впрочем, особенно уговаривать его не пришлось, так как ради нового смазливого личика Гарри готов был в любую минуту предать забвению все земли Запада, и, надо признаться, он ухаживал за женщинами с такой легкостью, что это ничуть не мешало ему заниматься более серьезными делами. Разумеется, он не понимал, как мог Филипп влюбиться в девушку, которая изучает медицину, но не возражал против поездки в Фолкил, уверенный, что там найдутся девушки, которым стоило бы посвятить недельку-другую.

В доме Монтегю молодых людей приняли с обычным гостеприимством и радушием.

— Рады снова видеть тебя! — прочувствованно воскликнул сквайр. — Добро пожаловать, мистер Брайерли, мы всегда рады друзьям Филиппа.

— Нет на свете такого места, где мне было бы так хорошо, как у вас, разве только в родительском доме, — откликнулся Филипп, оглядывая приветливое жилище сквайра и пожимая всем руки.

— Однако нам долго пришлось ждать, чтобы вы приехали и сказали нам об этом, — заметила Алиса с отцовской прямотой. — Подозреваю, что и нынешним приездом мы обязаны только вашему внезапному интересу к Фолкилской семинарии.

Лицо Филиппа всегда выдавало его чувства; покраснел он и на этот раз. Но прежде чем он успел преодолеть смущение и что-либо ответить, вмешался Гарри:

— Теперь понятно, почему Фил хочет строить на Пристани Стоуна — это наш город в Миссури — семинарию, хотя полковник Селлерс настаивает на университете. У Фила, по-видимому, слабость к семинариям.

— А у твоего Селлерса слабость к университетам. Лучше бы строил начальные школы, — возразил Филипп. — Видите ли, мисс Алиса, полковник Селлерс — большой друг нашего Гарри — вечно пытается построить дом, начиная с крыши.

— Думаю, что на бумаге выстроить университет ничуть не труднее, чем семинарию, зато выглядит он намного солиднее, — глубокомысленно ответил Гарри.

Сквайр засмеялся и сказал, что это совершенно верно. Почтенному джентльмену не понадобилось длинного разговора с полными надежд владельцами будущего города, он сразу понял, что такое Пристань Стоуна.

Пока Филипп подбирал слова, чтобы задать вопрос, казавшийся ему необычайно трудным, дверь неслышно отворилась, и вошла Руфь. Оглядев собравшихся, она с искрящимися глазами и веселой улыбкой подошла к Филиппу и пожала ему руку. Она держалась так непринужденно, так искренне и сердечно, что наш герой Дальнего Запада вдруг почувствовал себя робким и неловким мальчишкой.

На протяжении долгих месяцев мечтал он об этой встрече и сотни раз рисовал ее себе, но никогда не представлял именно такой. Ему думалось, что они встретятся неожиданно, например, когда она будет возвращаться после занятий домой или, ни о чем не подозревая, войдет в комнату, где он уже ждет ее; и тут она обязательно воскликнет: «Фил!» — и умолкнет и, может быть, покраснеет, а он, сдержанный, хотя и взволнованный встречей, ласково успокоит ее, выразительно возьмет за руку, а она робко поднимет на него глаза и после долгих месяцев разлуки, может быть, позволит ему… Боже! Сколько раз он мечтал об этой минуте и спрашивал себя, какой будет эта встреча! Но случилось то, чего он меньше всего ожидал: смутился он, а не она, да еще отчего — оттого, что его встретили сердечно и задушевно!

— Мы слышали, что вы остановились в «Сассакусе», — заговорила Руфь. А это, наверное, ваш друг?

— Прошу прощения, — кое-как выговорил наконец Филипп, — да, это мистер Брайерли, о котором я вам писал.

Руфь дружески поздоровалась с Гарри. Филипп и не ждал иного отношения к своему другу, хоть его и задело, что она поздоровалась с ними обоими совершенно одинаково; Гарри же принял это за обычную дань, воздаваемую ему прекрасным полом.

После расспросов, как они доехали и как им жилось на Западе, разговор стал общим; вскоре Филипп обнаружил, что он беседует со сквайром о земельных участках, железных дорогах и на другие темы, на которых ему трудно было сосредоточиться, так как до его слуха доносились обрывки оживленного разговора между Руфью и Гарри; он слышал такие слова, как «Нью-Йорк», «опера», «прием», и понял, что Гарри дал волю своей фантазии и пустился в подробное описание светской жизни.