Том 3. Стихотворения и поэмы 1930-1941

Губы, перетравленные ложью,сложенной на тысячу ладов;груди, перетроганные дрожьюрано наступивших холодов.По одной единственной примете,как охотник птицу по перу,помнишь, я предсказывал про этимеркнувшие окна ввечеру.Молодость твоя пройдет впустую,никого путем не обожжет,колесом впустую, вхолостуюперекати-полем пропадет.Именно такая, не инаявсе она мне чудится кругом;может, про нее я вспоминаючаще, чем о чем-нибудь другом.Ты хотела спеться и сдружитьсяи подушкой бросить на кровать,что должно носиться и кружитьсяи тревогой-ветром обдавать.

1933–1938

Летнее письмо

Напиши хоть раз ко мне      такое же большоеи такое ж   жаркое письмо,чтоб оно   топорщилось листвоюи неслось

   по воздуху само.Чтоб шумели    шелковые ветви,словно губы,    спутавшись на «ты».Чтоб сияла   марка на конвертежелтоглазым   зайцем золотым.Чтоб кололись буквы,      точно иглы,растопившись    в солнечном огне.Чтобы синь,   которой мы достигли,взоры  заволакивала мне.Чтоб потом,   в нахмуренные хвоиточно,  ночь вошла темным-темна…Чтобы все нам    чувствовалось вдвое,как вдвоем   гляделось из окна.Чтоб до часа утра,     до шести нам,голову  откинув на руке,пахло земляникой

     и жасминомв каждой   перечеркнутой строке.У жасмина   запах свежей кожи,земляникой   млеет леса страсть.Чтоб и позже –    осенью погожей –нам не разойтись,     не запропасть.Только знаю:    так ты не напишешь…Стоит мне   на месяц отойти –по-другому   думаешь и дышишь,о другом   ты думаешь пути.И другие дни    тебе по нраву,по-другому   смотришься в зрачки…И письмо   про новую забавуразорву я накрест,     на клочки.

1934

По Оке на глиссере

Глиссером   по вечерней      медной,тускло плавящейся      Окес дорогою,   неверной,      беднойсхолодавшей    рукой в руке.Брызгами   разлетаясь на стены,за кормою   кипит вода!Все безрадостнее,     все явственнейветер за плечи    рвет года;зеркалами огня    кровавымина осколки   разбивши плес,над беспамятными     проваламион былое,   свистя, унес.Что тут памяти    тускло вспыхивать,берега  зазря волновать!

Эта выдумка    вечера тихогонеудачна   и не нова.Этот путь,   прорезаемый глиссеромв предвечерний     речной туман, –наш,  усыпанный водным бисером,завершающийся     роман.Берега  отдаются сумеркампод жестокую    медь зари.Ночь летит   с парашюта кувырком,как ни вспыхивай,     ни гори.За спиною   режет пропеллернаше прошлое    без следа…Берега  навзрыд захрапели,и без памяти    спит вода.

1934

Концовка