Том 3. Стихотворения и поэмы 1930-1941

Шел дождь. Был вечер нехорош,недобрый, неуклюжий.Он извивался у калошсырой гадюкой – лужей.Был ветер въедлив, липок, лжив,зудел и ныл со злости;не только в помыслах кружил, –завинчивался в кости.Небес тяжелая поладо тротуаров висла.Такая небываль была,что все лишалось смысла.Такая ночь, без слов, без звезд,такая мразь по коже,что стало все это – до слезна правду непохоже.Такая мраку благодатьбез чувств и без созвездий,что женщина могла отдатьсебя в любом подъезде.

Отдать без слов, отдать зазряу первого порога.Шел дождь. Шла ночь. Была заряотложена без срока.Был ветер въедлив, скользок мрак,был вечер непроглядный…И вот оно случилось так,неласково, неладно.Он молод был, он баки брил,он глуп был, как колода,он был рождения верзилне нашего приплода.Читатель лист перевернети скажет: «Что за враки?Ну где в тридцать четвертый годты встретишь эти баки?»Клянусь тебе, такие естьс тобой бок о бок, рядом,что нашу жизнь и нашу честькрысиным травят ядом.Сырою ночью, смутной тьмой

меж луж и туч таятся.А ты – воротишься домой,и фонари двоятся.Двоится жизнь, двоится явь,и – верь не верь про это –хотя бы влет, хотя бы вплавьпробиться до рассвета.Хоть всей премудрости томаподставь себе под локоть…А женщина? Она – сама.Ее – не надо трогать.

1934

Остыванье

1

Смотри! Обернись! Ведь не поздно.Я не угрожаю, но – жаль…И небо не будет звездно,и ветви остынут дрожа.Взгляни, улыбнись, еще встанешь,еще подойдешь, как тогда.

Да нет, не вернешь, не растянешьспрессованные года.И ты не найдешь в себе силы,и я не придумаю слов.Что было – под корень скосило,что было – быльем поросло.

2

Ты меня смертельно обидела.Подождала, подстерегла,злее самого злого грабителяоглушила из-за угла.Я и так и этак прикладываю,как из памяти вырвать вернейэту осень сырую, проклятую,обнажившую все до корней,Как рваный осколок в мозгу,как сабельную примету,я сгладить никак не могусвинцовую оторопь эту.

3

От ногтя до ногтя, с подошв до кистей

я всё обвиняю в тебе:смешенье упрямства и темных страстейи сдачу на милость судьбе.Я верил, что новый откроется свет –конец лихорадки тупой,а это – все тот же протоптанный следдля стада – на водопой.Так нет же! Не будет так! Не хочу!Пусть лучше – враждебный взгляд.И сам отучусь, и тебя отучуот жалоб, от слез, от клятв.Прощай! Мне милее холодный лед,чем ложью зажатый рот.Со мною, должно быть, сдружится зимаскорее, чем ты сама.Прощай! Я, должно быть, тебя не любил.Любил бы – наверно, простил.А может, впустую растраченный пылмне стал самому постыл.

1935

Черная фреска