Том 3. Третья книга рассказов

Юнге становилось, очевидно, холодно, потому что он дрожал всем телом все сильнее, покуда Брайт нараспев читал из книги, смотря на синий огонь. Наконец он бросил на треножник какого-то снадобья, отчего слабое пламя вдруг вытянулось в длинный язык ярко-желтого цвета. Джэк перестал читать, вперив взор в угол комнаты, находившийся вне поля нашего зрения, мальчик же, перестав трепетать, застыл с раскинутыми руками, из которых без всякой видимой причины потекла тонкими струйками алая кровь.

Мы смотрели как околдованные, но вот пламя упало снова до синего огонька, юнга зашатался, готовый упасть. Джэк, побледнев, шумно перевернул страницу книги, потом взял длинный кинжал и направился к голому отроку. Не будучи в состоянии сдержать свое волнение, я закричал в ужасе: «Остановитесь, остановитесь, Джэк Брайт!» Я помню, что с моим криком слился другой нечеловеческий вопль, но больше ничего не удержал в памяти, так как упал на руки Жака, лишившись чувств.

На следующее утро вошел к нам капитан, более бледный, чем всегда, но спокойный и сдержанный. Поговорив немного, он заметил: «Мне кажется, для вашего спокойствия будет полезнее, если вы не будете покидать своей каюты. На судне вам могут встретиться сцены, которые, не будучи объяснены, только смутят ваш рассудок. Объяснять же их никто не имеет права».

С тех пор нас не стали никуда пускать и все долгое плавание мы были как пленники; сам Брайт заходил к нам, по-прежнему рассказывал об Индии и Китае, так же уходил в одиннадцать часов, но запирал нас собственноручно на ключ снаружи. Я не знаю, сколько времени провели мы в пути, но когда мы достигли Портсмута, я узнал, что в отсутствии я пробыл два года, три месяца и десять дней, так как было 13 сентября 1691 года, когда я снова сошел на родимый берег.

Глава десятая

Не доходя еще до дому, я узнал все новости, ждавшие меня на родине. Умер год тому назад мистер Фай, оставив меня наследником, была очень холодная зима, приезжали комедианты из Лондона, разбился невдалеке французский корабль, Кэтти Пэдж вскоре после свадьбы исчезла неизвестно куда; кто думает, что муж ее прогнал, другие предполагают, что она сама уехала на континент, бросив Эдмонда, третьи желают видеть в этом странное преступление, некоторые ищут еще более таинственных причин.

Печально вошел я в свою горницу, где все осталось по-прежнему, только раскрытая страница Сенеки казалась мне перевернутой, неся другое, более утешительное изречение. Дом был не топлен, так как никто не ждал моего возвращения, шел дождь, и сумерки быстро падали. В комнату быстро вошел Эдмонд, обнял меня и заплакал. Прослезился и я, глядя на похудевшего друга. Мы не спрашивали друг друга о несчастиях, будто условившись, и спустились в столовую, где трещал камин, затопленный Жаком, успевшим тесно подружиться с Магдалиной, – и я стал рассказывать о своих странствиях, закурив короткую трубку. Когда дело дошло до нашего возвращения и я упомянул Джэка Брайта, Эдмонд, вскочив, воскликнул: «Как Джэк Брайт? он здесь, приехал с вами?»

– Он точно приехал с нами, но здесь ли он еще, я не знаю, так как он спешил куда-то дальше.

– Слава Богу! – сказал Эдмонд, снова опускаясь в кресло.

– Разве он знаком тебе? что ж ты знаешь о нем? – спросил я.

– Ничего, ничего, об этом после. Продолжай, прошу тебя, свой рассказ, – прошептал друг, закрывая глаза.

– Но дальше нечего почти продолжать, – отвечал я. Окончив историю своих странствий, я долго сидел перед пылавшим камином рядом с Эдмондом, тогда как у двери стояли Жак и Магдалина; последняя утирала передником слезы, а ноги мои лежали на мягкой спине старого Нерона.

* * *

«Путешествие сера Джона Фирфакса», будучи законченным само по себе, представляет лишь первую часть истории Фирфакса, вторая часть которой назовется «Действия Джэка Брайта» и последняя – «Комната с воловьим окном».

Рассказ о Ксанфе поваре царя Александра и жене его Кларе

Великого Александра во всех дальних походах сопровождал старый Ксанф, ведавший царскую кухню. Старику нелегко было делать трудные переходы через пустыни и горы, но царь не расставался со своим поваром, привыкнув к нему и опасаясь отравы, в случае, если бы пища была приготовляема другими, менее преданными руками. Ксанф любил Александра, зная его с рожденья, так как был очень стар и служил еще при королевском деде поваренком. Ксанфова жена Калла была тоже уже древняя старушка, но не отставала ни от мужа, ни от Македонского героя, который в ее глазах продолжал оставаться дитятей. Она следовала за войском в закрытой повозке, пекла Александру пирожки с рыбой, как никто другой не умел, по старым заветам, а в часы бессониц звалась иногда в палатку царя, чтобы петь фессалийские песни и рассказывать сказки.

Так они переезжали из страны в страну, из области в область, минуя горы, реки, пустыни и необозримые болота.