Том 3. Третья книга рассказов

«Нужно обязательно поговорить об этом с Андрюшей, потому что на что же это похоже: плачет, ссорится с друзьями, вызывает на дуэль каких-то незнакомых господ, – совсем не в его стиле», – так думал Петр Сергеевич и хотел было задать еще какой-то вопрос Федору, но в эту минуту раздался сильный звонок, и обе собаки с лаем бросились к двери. Еще с лестницы были слышны громкие голоса Толстовских приятелей, которые говорили: «в совершенной сохранности, в полной сохранности».

– А Нечаев? – спросил Петр Сергеевич, целуясь с Толстым.

– Еще бы ему быть раненым, когда Андрей имел глупость стрелять в воздух. Таких нахалов следует учить.

– Он и так достаточно проучен, – ответил Толстой, улыбаясь.

– Я очень рад за тебя, Андрюша, что все так вышло, что ты его не ранил, понимаешь, – сказал тихо Мельников, пожимая руку хозяину.

– Еще бы, – ответил тот и добавил: – А теперь, знаешь, поезжай домой, – я уверен, что Зинаида Львовна беспокоится твоим отсутствием, а я все равно сейчас лягу спать.

– Я так и сделаю. Да, кстати, меня просили узнать адрес Мейера. Ты, может быть, можешь мне его сказать?

– Охотно. Я только не знаю, не уехал ли он. Я с ним теперь редко вижусь, а сказывали, будто он хочет ехать за границу.

– Ты с ним поссорился?

– Нисколько. Я люблю его по-прежнему.

Андрей Иванович говорил спокойно, но в голосе его была однотонная металличность, которая бывала всегда, когда он говорил о чем-нибудь для него важном и волнующем.

Было уже совершенно светло и солнечно, и только пустынность улиц указывала на ранний час, когда Петр Сергеевич пешком совершал дальний переход от квартиры Толстого к себе домой. Он не чувствовал усталости, и ему казалось, будто в детстве он идет рано утром купаться, а в доме еще все спят. Он не думал специально ни о Толстом, ни о Марте Фукс, ни о чем, но бессознательно последняя была как-то дальше всего от него. Ему даже представлялось странным, что дома не ждет его утренний чай с молоком, приготовленный старой нянькой, а придется будить вертлявую камеристку, которая откроет ему растрепанной и непричесанной, совсем не похожей на «горничную из хороших домов», в которую она преобразится к одиннадцати часам; потом ему придется на цыпочках пробраться в спальню с занавешенными окнами, где спит Зинаида Львовна, и, осторожно раздевшись в наспанной комнате, лечь на открытую постель, которая теперь при солнечном свете казалась неприятной и неприличной.

Но вышло все совсем не так, как ждал Мельников: открыла ему не камеристка, а сама Зинаида Львовна, вполне одетая и причесанная.

– Ах, это ты, Петр? – спросила она, очевидно, ожидая встретить кого-то другого.

– Отчего ты так рано встала?.. Конечно, это я, ты же сама видишь. Что-нибудь случилось? Тебе нездоровится?

– У нас Саша.

– Да? Куда же ты ее положила?

– Она тоже не спит.

– Что за фантазия? Вы, пожалуй, совсем не ложились? Александра Львовна известная сумасбродка, а в твоем положении это очень вредно.

Немного помолчав, Зинаида Львовна сказала:

– Давай пить чай. Ты ведь, вероятно, тоже не ложился?

– Надеюсь, что вы не меня ждали. Я, кажется, не подавал никакого повода обо мне беспокоиться.

– Конечно, мы не тебя ждали. Мне и в голову не приходило спрашивать у тебя отчета, где ты проводишь ночь.

– Я легко это могу тебе сказать. У Андрея Толстого была сегодня дуэль, и я ждал у него на квартире его возвращения. Мне как-то не пришлось говорить тебе об этом раньше. Я не думал, чтобы тебя это слишком интересовало.

Зинаида Львовна уронила чайную ложечку и, наклонившись близко к мужу, спросила зачем-то шепотом:

– Ну, что же Толстой?

– Все окончилось совершенно благополучно. Оба противника даже не ранены. Положим, Андрей стрелял в воздух. Но меня беспокоит совсем не то.

Но Зинаида Львовна уже не слушала его, а, подойдя к портьере, позвала громким шепотом:

– Саша, Саша! Андрей Иванович жив и не ранен!

Александра Львовна покраснела, нахмурилась и сказала твердо:

– Теперь знаю, что мне делать. Так, видно, велит судьба.

Потом быстро ушла, почти не прощаясь с хозяевами.

– Объясни мне, Зина, что значат все эти сцены? Разве вы знали о поединке Толстого, и отчего у Сашеньки такой трагический тон? Я знаю, что она была у Андрея, писала ему и сегодня еще приходила. Но ведь это же совершено несерьезно, было бы совсем безрассудно даже для Александры Львовны затеять какой-то флирт с Толстым. Ты что-нибудь знаешь обо всем этом?