Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

«Гений христианства».

В этом произведении Шатобриан показывал, какое влияние имело христианство не только на умы и нравственность, но и на чувствования людей и на эстетические проявления. Он показывал, что сама классическая литература проникнута христианским духом, что этому духу была она обязана своими неувядающими красотами, и вина классической литературы лишь в том, что она не желала ему открыто подчиниться; что здесь имел место, правда, лишь кажущийся, но тем более досадный разрыв в одном и том все человеке между художником и верующим. Этот разлад, полагал Шатобриан, надо прекратить — христианину писать по-христиански, французу писать «по-французски», и, следовательно, отказаться от подражаний и от привычки скрывать от читателя свои сердечные чувства. Следует основать, таким образом, литературу личную, искреннюю, оригинальную — именно потому, что она будет личной и искренней, могущественную — потому, что она будет искренней и оригинальной, — литературу в конечном итоге классическую, но без странного притворства, которое было лицемерием и, следовательно, слабостью. Шатобриан сразу давал рецепт, теоретическое обоснование, ободряющий пример и образец; он вы-ступал как философ, критик, рассказчик, эстетик и эпический поэт в одном и том же произведении, немного загроможденном, слишком растянутом, слишком гостеприимно раскрывавшем свои страницы для длинных рассуждений и слабых доводов, несколько к тому же беспорядочном, но богатом мыслями и совершенно неистощимом по части отдельных замечаний.

Теперь Шатобриану оставалось дать большой и эффектный образчик нового искусства. Это он и попытался сделать в своих Мученицах (Les Martyrs), христианской эпопее в прозе. Он дал в ней ряд блестящих картин из жизни древнего язычества, древнего христианства, мира образованного и мира варварского, Греции и Рима; он изобразил в ней чувства искренне верующего языческого жреца, нового христианина, греческого философа и кельтской жрицы из мира друидов. Все это дано на великолепном фоне германских и галльских лесов, Греческого и Неаполитанского морей, Аркадии и Колизея. Никогда еще ни один писатель не говорил более роскошным языком и не владел им с большим благородством, силой, легкостью и изяществом. Сначала совершенно сбитое с толку общественное мнение затем спохватилось, пришло в восторг и зачислило Мучеников или, по крайней мере, первую половину этого произведения, в ряды шедевров французской фантазии и французского слога.

Остальные сочинения Шатобриана, не будучи столь выдающимися литературными памятниками, как Мученики, тем не менее отличаются весьма крупными художественными достоинствами. В Начезах (Les Natchez) — произведении несколько-монотонном, но содержащем замечательные и прелестные эпизоды, описывается дикая природа Америки; в Дневнике путешествия из Парижа в Иерусалим (L'ltineraire de Paris М Jerusalem) дан Восток, а в Замогильных воспоминаниях (Мёmoires d'outre-tumbe) — весьма неровном произведении, где беспорядочно смешаны все положительные и отрицательные стороны ума и сердца Шатобриана, — изображаются сам автор и его эпоха. Этот великий человек, которого политическую жизнь и внушенные ею сочинения мы совершенно оставляем здесь в стороне, создал французский романтизм. Он сделал даже больше, и, помимо романтизма, немного можно насчитать крупных проявлений французского духа в XIX столетии, которые так или иначе не были бы связаны с Шато-брианом и не напоминали одной из многообразных сторон этого обширного, сложного и властного гения.

Ламартин. Шатобриан был великим поэтом в прозе. Ламар-тин дал Франции Шатобриана-стихотворца, т. е. истинного поэта, которого страна дожидалась в течение целого столетия. Он был не столь велик, как Шатобриан, но престиж стихотворной формы так силен, что Ламартин добился более бесспорного успеха. Сначала в своих Размышлениях (Meditations) и Новых размышлениях (Nouvelles meditations) он выступил в качестве элегического поэта, но самого нежного, самого чистого и самого возвышенного из элегических поэтов всех времен. Проникнутый нежным и религиозным настроением, он сочинял любовные стихи, меланхолические и пылкие, ласкающие и целомудренные, написанные с таким тактом и искренностью чувства, что можно было подумать, будто до него поэты не воспевали любви.