Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая

По рождению он принадлежал к высшей буржуазии, стоявшей на грани дворянства, ибо его отец подписывался Курье де Мере, и молодой человек готовился стать офицером в ту эпоху, когда нужно было представить более или менее достоверные свидетельства о дворянском происхождении, чтобы рассчитывать на производство. В 1791 году он поступил учеником в Артиллерийскую школу в Шалоне и был выпущен оттуда лейтенантом инженерных войск в 1793 году. При Республике и Империи это был офицер, порою дерзкий и отважный, часто довольно неисправный, мало любивший свое ремесло, в общем, предпочитавший ему чтение греческих авторов, ставший понемногу очень недурным эллинистом и окончательно вышедший в отставку в 1809 году. Между 1809 и 1815 годами он со страстью предавался изучению греческого языка, восхитительно перевел Дафниса и Хлою Лонгуса и мирно продвигался к Французской Академии или к Академии надписей, или к ним обеим зараз, когда реставрация Бурбонов сообщила новое течение его мыслям. Находясь в своих виноградниках в Березе, в Турени, он выпустил ряд политических памфлетов, несколько искусственных по общему построению, но блещущих остроумием, иронией, тонко рассчитанной дерзостью и искусной язвительностью и написанных языком классическим, точным, твердым, мощным и ослепительным. Эти маленькие книжечки назывались: Петиция к обеим палатам, Процесс Пьера Клавье, Простая речь о приобретении… Шамборского замш, Петиция сельчан, которым запрещают плясать, Процесс Поля-Луи Курье, Памфлет о памфлетах[153]. Наконец, еще один, очень известный памфлет, относился скорее к области литературы: это — Письмо к членам Академии надписей, которые не допустили Курье в свою среду. Они, конечно, были неправы; все же не ему следовало бы в этом их упрекать.

Эти брошюры, делающие честь французскому прозаическому языку, наделали не меньше шума, возбудили и удовлетворили не меньше страстей, чем песни Беранже. До сих пор они с увлечением читаются всеми любителями французского остроумия и изящного слога. Поль-Луи Курье не имел удовольствия дожить до Июльской революции. По слухам, он был умерщвлен своими политическими врагами, но гораздо вероятнее (как это выяснилось впоследствии), что он пал жертвой семейной драмы[154] 10 апреля 1825 года.

II. От 1830 до 1847 года

Говоря о литературе этого периода, нам придется сперва рассмотреть романтическое движение в последней стадии его развития, а затем коснуться произведений писателей, оставшихся в стороне от этого движения.

Романтизм.

Второй фазис литературной деятельности Виктора Гюго. Начиная с 1830 года, Виктор Гюго, с одной стороны, продолжал писать драматические произведения, а с другой— искал новых путей. Из его драм укажем Король забавляется, в прозе (1832), Лукреция Борджиа в прозе (1833), Мария Тюдор, в прозе (1833), Апжело, в прозе (1835), Рюи Блаз, в стихах (1838), и Бургградвы, в стихах (1843). В области поэзии в собственном смысле этого слова он склонялся к элегии, к выражению своих интимных чувств, радостей и горестей, — словом, к совершенно новому для него роду поэтических произведений, где, в отличие от прежней его манеры, чувство преобладает над воображением. К этой счастливой полосе, — которую в наши дни несколько недооценивают, забывая, что новая манера представляет собой лишь углубление и расширение прежней, — принадлежат Осенние листья (1831), Песни сумерек (1835), Внутренние голоса (1837), Лучи и тени (1840).

Эта совсем новая дли Гюго склонность прислушиваться к собственным душевным переживаниям, несколько даже подстрекая свою чувствительность, задумываться над событиями собственной жизни и над тем, что встречается на пути, должна была в более зрелые годы привести к мощным и зачастую глубоким Созерцаниям, отметившим конец поприща великого поэта. Несмотря на некоторую небрежность, торопливость и привычку не вычеркивать ни одного слова, вылившегося из-под пера, форма Гюго в таких его произведениях, как Печаль Олимпио, Осеапо пох[155], Корова, Sunt lacrimae rerum[156], Молитва за всех, отличается поразительной красотой и богатством.

Наконец, Гюго, начавший почти в детском возрасте с довольно нескладных повестей, попробовал свои силы на большом историческом романе Собор Парижской богоматери и сразу увлек широкую публику захватывающим интересом фабулы и пленил художников, ученых, историков и археологов обаятельной картиной средневекового Парижа, набросанной яркими красками, с поразительной живостью и рельефностью. Таков был Гюго в царствование Луи-Филиппа; при этом оп продолжал заниматься политикой в звании пэра Франции и приберегал для последующей эпохи поразительные сюрпризы, о которых мы поговорим в своем месте. На сцену начали выступать последователи и молодые соперники, так называемое второе поколение романтиков.