Теперь он был уверен, что, пропотев, выспавшись, на другой день уже встанет. Но – ошибся. Грипп его оказался довольно сильным. Он не встал ни на следующий, ни на еще следующий день. Пришлось даже съездить за Марьей Михайловной. Она нашла у него осложнение с сердцем. Сердце сильное, опасности нет, но надо лежать – в общем, дело довольно длинное.
Перед отъездом Марья Михайловна поднялась наверх к Анне. Анна лежала на постели.
– Вы тоже больны? – спросила Марья Михайловна, распространяя свой обычный запах свежести и больницы. – Почему вы лежите?
– Нет, я здорова, – ответила Анна.
– Так что же?
Анна молча посмотрела на нее. Взгляд ее был диковат и пуст. «Какое странное выражение глаз, – подумала Марья Михайловна. – Что с нею?»
– Теперь у нас меньше работы, вы знаете… я не так занята по хозяйству.
Голос ее показался Марье Михайловне хуже обычного.
– И вы ничего не делаете?
– Работаю, конечно… но довольно много лежу здесь.
– Вижу, вижу.
Марья Михайловна покачала головой. Все это не нравилось ей.
– Наживете себе так настоящую неврастению.
Анна внимательно на нее посмотрела, не сразу ответила.
– Я совершенно здорова. Я только много молчу. Я теперь очень сильная.
«Странная девушка, – думала Марья Михайловна, уезжая. – Всегда мне казалась со странностями, а теперь, после этой смерти, все на одном сосредоточилось…»
Около двух Анна спустилась вниз. Матвей Мартыныч лежал в дремоте. Маленький Мартын забавлялся игрушками. Белесый отсвет снега лежал на всем в комнатах. Анне показалось, что она легче, лучше чувствует себя. Марты не было.
– Ну, как? – спросила она Матвея Мартыныча. – Скоро и на улицу?
– Скоро, Анночка, скоро.
Анна остановилась, хотела было подойти к нему, но раздумала и вышла во двор. Мелкий снежок чуть веялся с неба, и в мягком, отливающем светом, слегка сквозь облака золотящемся небе было уже начало весны. Двор, постройки, деревья, все показалось Анне удивительно пустынным. Она прошлась. У ней явилось ощущение, будто впервые она вышла после тяжкой болезни. Мир был прекрасен, беспредельно далек. Анна прошла в яблоневый сад, подняла глаза кверху. В небе сквозь туманные облака недвижно бежало страшное в безмерной своей дали солнце, солнце точно бы иного мира.
Анна сказала вслух:
– Аркадий!
Мелкое эхо в лощинке подало:
– Аркадий.
Анна повторила. Эхо еще ответило.
Может быть, она сказала бы: «Я хочу к тебе, Аркадий. Я хочу, Аркадий» – этим всем была полна Анна, но ничего не сказала, молча, в ужасе повернула назад; она без всякого чувства выздоровления, в глубокой тоске приблизилась к дому как раз в минуту, когда Марта вошла в сени, и когда за подвалом с цинковой крышей показались розвальни. Анна увидела их. Мгновенным взором успела разобрать и Трушку в меховой теплой куртке.
– Приехали, – глухо сказала она Марте, затворив дверь на щеколду.
– Кто такие?
– Трушка, известный… разве не знаешь?.. И с ним двое.
Матвей Мартыныч завозился в своей комнате. Он был очень слаб.
– Кто там приехал… Анночка, чего ты?
Анна вошла к нему в комнату.
– Где кольт?
– Зачем тебе…
Анна оглянулась, решительно отодвинула верхний ящик комода.
– Трушка зря не ездит. Знаешь его.
И, положив тяжелый кольт в карман полушубка, дулом вниз, направилась к выходу.
– Я с ним сама поговорю.
Трушка шел на своих крепких, несколько кривых ногах к дому Матвея Мартыныча. Двое других неторопливо привязывали лошадь. Трушка знал, что Матвей Мартыныч успел сбыть свиней, что вообще он все распродает, у него есть деньги, что сейчас он нездоров. Трушка был вполне спокоен. Он считал, что сюда можно было бы ехать и одному. Поэтому не стал ждать сотоварищей.
Он не удивился, когда навстречу ему вышла молодая девушка в полушубке. Трушка тотчас узнал в ней ту, кого в морозную лунную ночь встретил у берез машистовского сада. Он был настроен почти даже дружелюбно. Правда, в кармане его меховой куртки лежал браунинг. Но он не взялся за него, а по привычке громко сказал слова, столько раз оказывавшие изумительное свое действие:
– Руки вверх!
И только что произнес, по лицу и темным глазам встреченной почувствовал, что все не так. Он не успел даже додумать, что не так, как прямо в лицо ему блеснул огонь. Тяжелый, длинный удар охлестнул его. Он схватился за живот, упал прямо на снег.
– К Аркадию за этим шел, и к нам…
Анна держала кольт дулом вниз. Глаза ее блестели. Она тяжело дышала, не могла двинуться. В пяти шагах ничком бился на снегу Трушка. Ему все хотелось вытащить из кармана браунинг, но боль, слабость, смертная тошнота заливали – топчась головою в снег, судорожно хватаясь руками за землю, описывал он по снегу полукруг.
– Марточка, стреляют!
Матвей Мартыныч в одном белье соскочил с кровати.
– Лежи, куда ты…
Марта с двустволкою стояла в столовой. Матвей Мартыныч подскочил к окну.
– Один на снегу, Анночка сюда бежит, за нею еще двое…
Раздались снова выстрелы. В дверь постучали.
– Отоприте! – крикнул голос Анны.