Том 30. Письма 1855-1870

Вы, наверное, знаете, как мне не хотелось ехать в Плимут, и я ни за что не поехал бы туда снова, если бы не несчастный Артур. Но в последний вечер я читал «Копперфилда» и совершенно очаровал публику. был ошеломляющий; после бури аплодисментов бедный Эндрью [145] пришел за кулисы и искренне плакал скупыми мужскими слезами. Я получил также несколько записок от его товарищей по кораблю и других моряков, и на всех «Копперфилд» произвел огромное впечатление. Но сильнее всего он подействовал на Макриди в Челтенхеме. Когда я пришел домой после «Копперфилда», он совершенно лишился дара речи, и только скашивал набок свою старую челюсть да закатывал полузакрытые глаза совсем как на его портрете работы Джексона. А когда я отпустил по этому поводу какое-то легкомысленное замечание, он запротестовал: «Ну, нет… э… Диккенс! Ей-богу, это чудесное сочетание страсти и игривости… э… э… слитых воедино… э… ах, право же, Диккенс! восхищает и трогает до глубины души. Это настоящее искусство, а Вы знаете… э… что я… нет, Диккенс! Черт меня побери совсем! Ведь я видел лучшие образцы искусства в великое время, но это просто непостижимо. Как это захватывает… э… э… как это сделано… э… — как только может этот человек? Он положил меня на обе… э… лопатки, и все тут!» С этими словами он уперся рукою мне в грудь, вытащил носовой платок, и я почувствовал себя так, будто он играет Вернера [146], а я его партнер. Между прочим, Кэти замечательный слушатель, в ней масса непосредственного чувства. Джонни немного похож на Плорна [147].

Я еще не видел здешней залы, но думаю, что она очень маленькая. Эксетер я знаю, там помещение тоже маленькое. В общем, я страшно измучен, я не в состоянии переносить этот теплый сырой климат. Он бы меня очень быстро доконал. Читая «Копперфилда», я изматываю себя настолько, что мог бы с таким же успехом играть Ричарда Уордура.

Теперь, милая Джорджи, Вы знаете все мои новости. Здесь очень красиво это сочетание Гастингса, Танбридж-Уэлс и невысоких холмов близ Неаполя; но по дороге с вокзала я встретил четырех человек с респираторами и троих молодых священников без оных, причем все трое выглядели довольно скверно.

Всегда преданный.

123

У. Г. УИЛСУ

Торки,

среда, 8 января 1862 г.

Милый Уилс,

Во-первых, о номере. Возвращаю все гранки, в которых я сделал пометы карандашом, так как писал в поезде. Только одна помета («плохо») относится к Меррею, все остальные — к американскому рассказу. При виде большого количества дополнительного материала я решил, что Джон Рэй не должен войти в номер. Надеюсь, что не войдет: он — нуднейший из нудных.

Читая сегодня в Плимуте Ваш отчет об этой скверной истории (я отослал его Форстеру), я корчился от смеха, но потом почувствовал некоторое сострадание — ведь это самый жалкий и несчастный пес на свете.

Вы, наверное, помните, что, когда я в последний раз был в Вашем городе, Ваши земляки мне не понравились. У нас был один удачный вечер и один неудачный. Неудачный — вчера. Но в конце концов я их все-таки сразил «Копперфилдом». В Плимуте ничего подобного быть не может. Там отвратительная зала, весьма неудачно расположенная.

В Торки есть хорошие помещения, но все они малы. В Эксетере зала тоже невелика.

Я счастлив слышать, что мы опять начинаем «Круглый год» удачно.

Рид пойдет. Я бы дал ему то, что он просит, но не следует допускать, чтобы его вещь превысила определенный объем.

Преданный Вам.

124

УИЛКИ КОЛЛИНЗУ

Гэдсхилл, Хайхем близ Рочестера, Кент,

пятница, 24 января 1862 г.

Дорогой Уилки,

Я прочитал Ваш роман [148] с большим интересом и восхищением. Уилс просит дать ему почитать эту вещь до того, как она возвратится к Вам. Я знаю, что сейчас она Вам не нужна, а он очень скоро вернет ее на Харли-стрит.

Я нахожу в книге все качества, которые обеспечили успех «Женщины в белом», без малейших признаков повторения или возвращения к старому. Я нисколько не сомневаюсь в ее успехе у публики. Вы можете быть в нем совершенно уверены. Я более чем уверен.

В связи с продолжением книги я позволю себе сказать то, что, быть может, уже приходило в голову Вам самому. Мне кажется, следовало бы по возможности смягчить суровость рассказа. Это в большой степени усилит впечатление упорства, с каким Магдален стремится к своей цели. Для этого я бы придал мистеру Пендрилу некоторые комические черты и вообще осветил бы весь дом теми широкими мазками эксцентричности и юмора, какими Вы озарили любительский спектакль.

Это — единственное критическое замечание, которое приходит мне в голову. Впрочем, есть еще одно. Пересмотрите ту сцену, где Магдален в присутствии мистера Пендрила и отца Фрэнка (он превосходен) перечисляет подряд все пункты. Мне кажется, она делает это слишком по-деловому, словно чиновник.

Уилс требует заглавия, но подобрать его чрезвычайно трудно.

Вот несколько вариантов, основанных на содержании книги: