Том 4. Часть 1. Послевоенные годы в странах Европы, 1919-1929

Но чтобы создать фильм, где были бы эффективно применены эти способы организации масс, нужно было появиться новому поколению кинематографистов и молодому Эйзенштейну. Петроград, ставший театром решающих революционных боев, в первых снятых в нем фильмах обратился к былым историческим сюжетам.

Производство фильмов возобновилось в период нэпа. Его финансирование шло за счет поступлений от эксплуатации восемнадцати крупнейших кинотеатров, а также от проката зарубежных фильмов. Решающий сдвиг в деятельности студии «Кино-Север» последовал в 1923 году в результате деятельности Михаила Ефремова, обладавшего выдающимися деловыми качествами. Григорий Козинцев, хорошо знавший этого боевого выходца из рабочей семьи, сказал нам об этом:

«Мы воспользовались его биографией, когда вместе с Траубергом задумывали образ Максима для нашей трилогии. В кино он пришел почти случайно, но делами и производством руководил с редкостной компетенцией. Единственный упрек, который я мог бы ему сделать, заключается в излишнем увлечении постановочными, зрелищными фильмами, действие в которых происходило во времена царей, в роскошных декорациях, с балами…»

До 1917 года в Петрограде работали лишь две незначительные фирмы (Бахарева и «Продалент»), и их студии были непригодны для производства крупных картин. Одна студия, с павильоном в двести или триста квадратных метров, была оборудована в оранжерее бывшей гостиницы Демидова на улице Чайковского. Только после 1924 года были построены просторные павильоны киностудии на участке, принадлежащем «кафе-концертам» и зимнему саду «Аквариум» и несколько лет использовавшемся как мебельный склад.

В 1922 году единственным режиссером, оставшимся в Петрограде, оказался Пантелеев, бывший в прошлом актером Александринского театра. Он поставил для «Севзапкино» четыре фильма: антирелигиозную сатиру «Отец Серафим»[146], «Скорбь бесконечная» (о голоде в Поволжье), «Нет счастья на земле» и «Чудотворец». Сценарий А. Зарина был основан на подлинном случае, происшедшем в 1836 году. Вот вкратце его содержание:

«Крепостной (актер П. Кириллов), виновный в злостной шутке, избит его хозяевами и отдан против воли на службу в армию. Поставленный на пост у святой иконы, солдат крадет из оклада иконы драгоценный камень, уверяя, что камень ему подарила богородица. В Санкт-Петербурге распространяется слух о «чуде», и царь, веря в достоверность слуха, дарует крепостному свободу и разрешает ему жениться на любимой им служанке».

Фильм был примитивным, но события в нем развивались стремительно, в основном благодаря хорошо выписанному образу солдата — мистификатора и весельчака. Этот бесхитростный фарс понравился Ленину, посмотревшему фильм во время последней болезни и по заслугам оценившему пропаганду против суеверий, чрезвычайно полезную в эпоху, когда большинство населения Советской страны испытывало на себе воздействие мракобесов.

Через два года после «Чудотворца» в Петрограде добились еще одного успеха — в фильме «Дворец и крепость» (1923), поставленном Александром Ивановским, в прошлом режиссером-постановщиком оперных спектаклей (родился в 1881 году), обратившим на себя внимание фильмом «Комедиантка», историей крепостной актрисы начала XIX столетия. Его следующий фильм начинался вполне традиционно — пейзажами на почтовых открытках и озером, по которому плавают лебеди, — но затем возникали иные акценты: Дворец (Зимний) и крепость (Петропавловская) — своеобразный двойной символ царизма. Фильм снимался в подлинных тюремных камерах и царских апартаментах. Эти «декорации» придавали ощущение подлинности на редкость схематически излагаемому действию. В фильме заслуживал внимания кинематографический стиль, включающий несколько очень крупных планов (взгляд тюремщика через «глазок»), своеобразное освещение и особенно монтажные переходы ужасных сцен в тюремной камере на бальные залы, снятые сверху, — на танцующих дам в белых кринолинах, на золото и хрусталь… Но Ивановский злоупотребил этими довольно монотонными эффектами.

Фильм, имевший в Советском Союзе огромный коммерческий успех, был благожелательно встречен в Берлине и послужил Эйзенштейну поводом для размышлений.