Если бы вам довелось увидеть, как поэт и мальчик под руку спускаются к реке по улицам Эндре, как они беседуют, прогуливаясь по дамбе вдоль Луары, вы бы приняли их за добрых друзей. Джек испытывал радость оттого, что мог поговорить о матери, узнать о ней новости, подробно расспросить, как она живет, и словно ощутить аромат ее присутствия, глядя на человека, которого она так любила! Если бы он только знал, что она совсем близко от него, что вот уже почти час в д'Аржантоне борются остатки сострадания и ревнивый эгоизм и поэт спрашивает себя: «Сказать ему, что она тут?»
Отправляясь в Эндре в роли судьи, д'Аржантон никак не ожидал такого поворота событий. Разумеется, он с восторгом привез бы к матери преступного, униженного сына, которого она не посмела бы даже приласкать. Но самому привести к ней торжествующего героя, ставшего жертвой рокового стечения обстоятельств, присутствовать при нежной, теплой встрече двух существ, чьи сердца упорно стремились друг к другу, — нет, это было выше его сил!
И все же, чтобы пойти на подобную жестокость, чтобы отнять у Шарлотты и ее сына радость встречи, когда они волей судьбы оказались так близко друг от друга, нужен был какой-то благовидный предлог, хитроумная отговорка, такой повод, который выглядел бы убедительным и, главное, мог быть сопровожден высокопарными словами. И такой повод дал ему сам Джек.
Вообразите, что этот бедный, наивный мальчик, покоренный непривычной мягкостью д'Аржантона, поддался внезапному порыву, потребности излить душу и сознался поэту, что не чувствует никакой склонности к той жизни, какую ведет, что из него никогда не получится путного рабочего, что он тут очень одинок, что ему так тоскливо вдали от матери, и робко спросил, нельзя ли приискать ему какое-нибудь другое занятие, которое больше бы отвечало его природным склонностям и было бы ему по силам… Нет, работы он не боится!.. Но только ему бы хотелось немного меньше работать руками и чуть больше — головой.
В пылу разговора Джек сжимал руку поэта и вдруг почувствовал, что рука д'Аржантона уже не отвечает на его пожатие, как будто холодеет и тот старается ее высвободить. И вдруг перед мальчиком вновь возникло бесстрастное лицо и суровый, оловянный взгляд былого «врага».
— Ты меня глубоко, глубоко огорчаешь, Джек. И твоя матушка тоже сильно сокрушалась бы, если бы видела, в каком ты настроении. Ты, значит, забыл мои слова, а ведь я тебе их повторял много раз: «Нет на свете людей более жалких, чем беспочвенные мечтатели… Берегись неосуществимых фантазий, бесплодных грез… Наш век — железный век… За дело, Джек, за дело!»
Бедный мальчик вынужден был битый час слушать эту выспреннюю речь, эти леденящие душу наставления, которые, казалось, пронизывали насквозь, как струившийся с неба дождь, и нагоняли такую же тоску, как тьма, уже окутывавшая землю…
В то время, как они прогуливались по дамбе, там, на другом берегу реки, стояла женщина, которой стало невмоготу сидеть в комнате на постоялом дворе. Она пришла на пристань и с нетерпением ждала лодку перевозчика, откуда должен был вот-вот выпрыгнуть ужасный малолетний преступник, ее обожаемый Джек, которого она не видела целых два года. Однако в распоряжении д'Аржантона был теперь нужный предлог: в том пагубном расположении духа, в каком пребывал мальчик, свидание с матерью могло окончательно выбить его из колеи и лишить последних остатков воли… Осторожности ради следует избежать этой встречи… У Шарлотты, верно, достанет благоразумия понять, что надо пойти на эту жертву в интересах сына. «Какого черта! Ведь жизнь не роман!..»
Вот как случилось, что Джек и его мать, хотя их разделяла всего лишь река, хотя они находились так близко друг от друга, что достаточно было погромче крикнуть и каждый услышал бы голос другого, в тот вечер не свиделись. Встретились они лишь много времени спустя.
VIII
КОЧЕГАРКА
Как это получается, что дни, которые тянутся так мучительно долго и тягостно, затем складываются в быстротекущие годы?
Вот уже два года, целых два года прошло с тех пор, как Зинаида вышла замуж, а Джек с честью вышел из ужасного положения. Что же делал он эти два года? Работал, выбивался из сил, шаг за шагом проходил нелегкий путь, отделяющий неопытного ученика от умелого рабочего, которому и платят соответственно. От тисков он перешел к обработке железа. Он ковал его молотом, ковал и кувалдой. Руки его покрылись мозолями, а ум огрубел. Вечером он без сил валится в постель, ибо он не очень крепкого здоровья, спит тяжелым сном, а наутро вновь начинается все то же унылое, бесцельное, безотрадное существование. К кабачкам со времени своей пресловутой поездки в Нант он испытывает отвращение. В доме Рудиков тоже невесело. Супруги Манжен обосновались в Пулигане, на морском побережье, после отъезда славной толстушки дом кажется необитаемым, опустела и ее комната, откуда она увезла свой шкаф, большой шкаф с приданым.