Том 4. М-р Маллинер и другие

Про одних девушек говорят «ничего себе», про других — «в ней что-то есть», про третьих даже «красавица», но мало кто поражает нас наповал. К этому немногочисленному множеству принадлежала Вера, единственная дочь покойного Чарльза Апшоу и кавалерственной дамы по имени Флора Фэй.

Основания тому были. Отец резонно слыл одним из красивейших мужчин Лондона, пока не пошел пятнами от излишней тяги к шампанскому, и всякий любитель театра знает, какой сияющей прелестью искусство и природа одарили мать. Дочь не унаследовала одного — бархатного голоса. У нее он был, скажем так, резкий.

Особенно резким он стал, когда она спросила: «Кто это?» — и Джерри понял, что забыл спросить у незнакомки, как ее зовут.

— Не знаю, — честно отвечал он. — Тоже из присяжных.

— А, — бросила Вера, теряя к ней интерес. — Что у тебя за костюм? Не мог найти получше?

Джерри привык к подобным упрекам, ибо, как все художники, предпочитал удобство изяществу, а невеста надеялась сделать из него то, о чем в уже немодной песенке сказано: «Вы джентльмен иль ма-не-кен?»

— Для ресторана, — продолжала она, — можно одеться поприличней. Что ж, дело твое. Когда вы встречаетесь?

— В половине второго.

— Кто там будет?

— Только мы с дядей.

— Значит, поговорите об этих деньгах.

— Вряд ли. Скорее — о гольфе.

— Перемени тему. Такой шанс! Давно пора их вытянуть. Говорила она примерно так, как средневековая принцесса — с пажом или, точнее, с конюхом, и Джерри передернуло. Даже до судьбоносной встречи он понимал, что немного поторопился. Умно ли, думал он, разумно ли жениться на женщине, если в ней столь явно выражена та властность, которая нередко сопровождает безупречную красоту? Да, глаза у нее — как звезды, но в минуты гнева сверкают они жутковато. Минуты же эти участились, она все время сердится, в частности — на то, что он никак не вытянет деньги из своего опекуна.

Однако, подавив неприязнь, он сказал с обычной приветливостью:

— Это трудно. С дядей всерьез не поговоришь. Ты — о деньгах, а он — о коллекции. Никак не дается.

— Ты просто не стараешься.

— Стараюсь.

— Что ж, старайся больше. Пойдем отсюда, — прибавила Вера, поскольку на нее налетел еще один человек. — Выпьем по коктейлю.

Они вошли в «Савой», сели перед стойкой, и она сказала:

— Почему они вообще у него? Отец оставил их тебе. Что за чепуха с этим тридцатилетием?

— Я тебе объяснял, — ответил Джерри, который и впрямь объяснял, но ей отказала память или же, как глухой аспид, она не умела слушать. — Отец был большой транжира, завяз в долгах, а к тридцати годам изменился. Обратился, что ли? В общем, нашел жену, стал работать, разбогател — но запомнил, что до тридцати лет деньги иметь опасно.

— Чушь какая-то!

— В общем-то, да, но меня не спросили. Ждать еще три года.

— Ничего подобного.

— То есть как? Мне — двадцать семь.

— Абсолютно незачем ждать. Я советовалась с юристом. Он говорит, деньги взять нельзя, если опека — безоговорочна. Этого быть не может, все зависит от дяди, он сам сказал. Все-таки ты проверь, а там — обратись в суд. Сейчас его предупреди.

— О Господи!

— Не предупредишь, рассержусь.

Джерри печально кивнул. В этом он не сомневался.

ГЛАВА III

В то самое время, когда Джерри и его коллеги решали судьбу Онапулосов, юридическая контора Скропа, Эшби и Пембертона на Бэдфорд-роу тоже занималась делами.

Давно прошли те дни, когда лондонские юристы ютились в грязных трущобах. Современный служитель закона любит комфорт и не сдерживает этой любви. Контора Скропа, Эшби и Пембертона была светлой, просторной, элегантной, а приемную дополнительно украшала золотоволосая секретарша, чей стан напоминал песочные часы. Новый посетитель, увидев ее, вспомнил барменш своей молодости, в которой они играли немалую роль. Нервно подойдя к столику, он откашлялся и робко произнес:

— Можно увидеть мистера Скропа?

— Фамилия?

— Скроп.

— Ваша.

— Скроп.

— Скроп?

— Сэр Криспин Скроп. Брат мистера Скропа.

— О, простите! Мистер Скроп сейчас занят. Садитесь, пожалуйста.

Сэр Криспин сел и приготовился ждать. Он был немолод, лысоват, усы у него висели, глаза менялись от голубого к водянисто-белому, а держался он с той робостью, с какой держатся люди, намеревающиеся занять денег у младшего брата. Иногда его тщедушное тело то ли дергалось, то ли содрогалось. Разговор с секретаршей лишил его последней смелости. Чем дольше он ждал, тем меньше верил, что брат его Уиллоуби, человек в общем-то добрый, даже щедрый, уделит ему такую непомерную сумму, как двести три фунта шесть шиллингов четыре пенса. В сущности, на эти деньги можно запустить человека на Луну.

Время бежало, сэр Криспин жалел, что не послал брату телеграмму, как вдруг дверь с табличкой «Уиллоуби Скроп» медленно отворилась, и крупный, зажиточный с виду джентльмен вышел оттуда, ведя за собой еще одного, тоже крупного и зажиточного. Они попрощались, клиент ушел, хозяин повернулся к секретарше.

— Обыграл вчистую, Мейбл!

— Простите, мистер Скроп?

— Загнал в угол. Мокрого места не оставил. У меня — 23 очка, у него — каких-то одиннадцать!

— Поздравляю, мистер Скроп.