Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка]

Ронья лежала в постели чистая, сытая, согревшаяся. Она поела испеченного Лувис хлеба и выпила кружку молока. Лувис отскребла ее докрасна в чане с горячей водой. И теперь она лежала в своей постели, глядя в проем полога на догорающий огонь очага. Все было по-старому. Лувис спела ей и Маттису Волчью песнью. Пора было засыпать. Ронью клонило ко сну, но мысли уносили ее далеко. «Холодно сейчас в Медвежьей пещере, — думала она, — а я вот лежу в тепле, мне жарко до кончиков пальцев на ногах. Разве не удивительно, что можно быть счастливой из-за такой малости!» Потом она подумала о Бирке, хорошо ли ему в крепости Борки. «Пусть ему тоже будет тепло аж до кончиков пальцев на ногах, — подумала она и закрыла глаза. — Спрошу его об этом завтра».

В каменном зале было тихо. Но вдруг Маттис в страхе завопил:

— Ронья!

— Что случилось? — спросила она сонным голосом.

— Я просто хотел увериться, что ты в самом деле здесь.

— Ну конечно, я здесь, — пробормотала Ронья.

И тут же заснула.

17

Лес, который Ронья любила даже осенью и зимой, снова стал ее другом, как прежде. В последние дни там, в Медвежьей пещере, он казался ей опасным и враждебным. А теперь она ездила с Бирком по зимнему лесу, и он дарил ей только радость.

— Лес хорош в любую погоду, если только знаешь, что можно согреться, когда вернешься домой, что не придется после мерзнуть в пещере, — объяснила она Бирку.

А Бирк, собиравшийся зимовать в Медвежьей пещере, теперь был доволен, что можно греться у очага дома, в крепости Борки.

Он понял, что ему надо жить там, а иначе вражда между Маттисом и его отцом разгорится еще сильнее. И Ронья с ним согласилась.

— Ты знаешь, — рассказал ей Бирк, — Ундис и Борка были сами не свои от радости, когда я пришел. Я и не думал, что они так любят меня.

— Да, тебе надо жить у них до самой весны.

Маттис тоже был доволен, что Бирк жил у своих.

— Да уж ясное дело, — сказал Маттис жене. — Пусть уж лучше этот пащенок приходит и уходит, когда ему вздумается. Я хотел взять его с собой, к нам. Однако куда лучше не видеть его рыжие космы каждую секунду!

Жизнь в замке шла своим чередом, веселье снова воцарилось здесь. Разбойники пели и плясали, а Маттис, как прежде, хохотал громовым басом.

И все же разбойничать им теперь стало труднее. Кнехты фогда теперь вовсе не давали им покоя. Маттис знал, что они охотятся за ним.

— Это за то, что мы вызволили Пелье из их чертовой темницы, да заодно и двух ворюг из шайки Борки, — объяснил он Ронье.

— Коротышка Клипп думал, что Пелье повесят, — сказала Ронья.

— Моих ребят никто не повесит. Теперь я доказал фогду, что разбойникам никакие темницы не страшны!

Но Пер Лысуха глубокомысленно покачал лысой головой:

— То-то сейчас кнехтов полно в лесу, точно мух. И под конец фогд добьется своего. Сколько раз мне повторять это тебе, Маттис?

Пер Лысуха снова начал охать и твердить, что Маттис с Боркой должны помириться, пока не поздно. Одной сильной разбойничьей банде будет куда легче отбиваться от фогда и всех его кнехтов, чем двум, которые только и знают, что обманывают друг друга да дерутся из-за добычи, словно волки, считал Пер.

Такие советы Маттис слушать не желал. Хватало и того, что он сам начал тревожиться.

— Ты дело говоришь, старик, — сказал он. — В главном-то ты прав. Ну а кто станет вожаком в этой большой банде? Об этом ты подумал?

Он скривил губы в презрительную усмешку.

— Борка, а? Я, Маттис, самый могущественный, самый сильный предводитель разбойников во всех горах и лесах и собираюсь им оставаться. А кто знает, может, наш ненаглядный Борка не поймет этого?

— Так докажи это ему! — возразил Пер Лысуха. — В единоборстве с ним ты уж, верно, его поборешь. Бычище ты здоровенный!

До этого Пер Лысуха додумался, когда сидел один в своей каморке. Поединок укажет Борке его место и заставит уступить. Тогда в Маттисборгене будет одна-единственная банда, и она станет водить кнехтов за нос, пускать их по ложному следу, загоняет их до того, что они устанут охотиться за разбойниками. До чего же хитро он это придумал!

— Я думаю, что куда хитрее перестать разбойничать, — сказала Ронья. — Я всегда так думала.

Пер Лысуха улыбнулся ей беззубым ртом:

— Правда твоя, Ронья! Умница ты у нас. Но я слишком стар и немощен, чтобы втемяшить это Маттису в башку.

Маттис бросил на него злобный взгляд:

— И это говоришь ты, лихо разбойничавший под началом моего отца и под моим! Перестать разбойничать! А на что тогда мы станем жить?

— А ты что, так никогда и не замечал, — ответил Пер Лысуха, — что на свете есть люди, которые не разбойничают, а все же живут, не умирают?

— Да, но как? — спросил Маттис с кислой миной.

— Я научил бы тебя, кабы не знал, что ты все равно будешь разбойником, покуда тебя не повесят. Но Ронье я поведаю однажды маленькую тайну.

— Что это еще за тайна?

— Как я уже сказал, — отвечал Пер Лысуха, — я поведаю ее Ронье, чтобы она не пропала, когда тебя повесят.

— Повесят, повесят, повесят! — разозлился Маттис. — Накаркаешь беду, старый ворон! Замолчи-ка лучше!