Том 4. Мио, мой Мио! [Мио, мой Мио! Братья Львиное Сердце. Ронья, дочь разбойника. Солнечная Полянка]

Маттис также делал все, что мог, желая избавить своих разбойников от безделья. Он взял их с собой охотиться на лосей. С копьями и самострелами отправились они в осенний лес. И когда притащились домой с четырьмя огромными лосями, которых сразили наповал, Пер Лысуха, довольный, ухмыльнулся:

— А то все куриный суп, да баранья похлебка, да каша. Нет, так долго продолжаться не может, — сказал он. — Теперь есть что пожевать, а самые мягкие кусочки достанутся беззубому, это уж всякому ясно!

И Лувис жарила, коптила и солила лосятину; если добавлять ее к куриному жаркому да баранине, хватит на всю зиму.

Ронья, как всегда, проводила время в лесу. Теперь там было совсем тихо, но ей нравился осенний лес. Под ее босыми ногами расстилался влажный, зеленый и мягкий мох, в лесу так славно пахло осенью, а ветки деревьев блестели от влаги. Погода была дождливая. Ей нравилось также сидеть съежившись под густой елью и слушать, как снаружи тихо капает дождь. Иногда он поливал так, что шумел весь лес. И это тоже было ей по душе. Животные редко показывались теперь в лесу. Ее лис с лисицей и лисятами сидели в норе. Но иногда в сумерках она видела, как на полянку осторожно выходили лоси. А иногда между деревьями паслись дикие лошади. Ей очень хотелось поймать дикую лошадку, и много раз она пыталась это сделать, но ей не удавалось. Они были такие пугливые, и наверняка приручить их будет трудно. Хотя, пожалуй, настала уже пора обзавестись лошадью. Она сказала об этом Маттису.

— Да, если у тебя хватит сил самой поймать ее, — ответил он.

«Когда-нибудь я это сделаю, — подумала она. — Я поймаю маленького, хорошенького жеребенка, возьму его в замок Маттиса и приручу его так, как Маттис приручал всех своих лошадей».

Вообще-то осенний лес был на удивление пуст. Исчезли все его обитатели. Они заползли, наверно, в свои норы и логова. Порой, очень редко, прилетали с далеких гор и парили в воздухе дикие виттры, но теперь-то и они угомонились и охотнее всего оставались наверху, в своих горных гротах. Попрятались и серые карлики. Только однажды Ронья увидала, как они выглядывали из-под камня. Но серых карликов она больше не боялась.

— Убирайтесь прочь! — кричала она, и карлики, тихонько и хрипло шипя, исчезали.

Бирк никогда не показывался в ее лесу. И этому она только радовалась. Но в самом ли деле она этому радовалась? Она не знала.

И вот наступила зима. Падал снег, грянули холода, и иней превратил лес Роньи в ледяной лес, самый-самый прекрасный на свете. Она каталась на лыжах, а когда возвращалась в сумерках домой, в волосах у нее был иней, а пальцы рук и ног деревенели от холода, несмотря на то что на ней были меховые рукавицы и меховые сапожки. Но никакой холод и снег не могли удержать ее вдали от леса. На следующий день она уже снова была там. Маттис пугался иногда, видя, как Ронья шумно проносится вниз по холмам к Волчьему ущелью, и говорил Лувис:

— Только бы все было хорошо! Только бы ничего страшного с ней не случилось! Потому что этого мне не пережить!

— Чего ты беспокоишься? — успокаивала его Лувис. — Этот ребенок может защитить себя получше любого разбойника. Сколько раз тебе это повторять!

Конечно, Ронья могла защитить себя. Но однажды случилось такое, о чем Маттису лучше было бы не знать.

В ту ночь выпала целая гора снега и уничтожила все следы Роньи там, где она проходила на лыжах. Ей пришлось прокладывать новую лыжню, а работа эта была нелегкая. Мороз уже покрыл снег тонким слоем наледи, но он не был еще достаточно крепок. Ронья все время проваливалась в снег и под конец так устала, что ей захотелось поскорее вернуться домой.

Она поднялась наверх по крутому откосу и собиралась снова скатиться вниз почти по отвесному склону, но только с другой стороны. В руках у нее была лыжная палка, которой она могла бы притормозить, и она бесстрашно помчалась вперед, поднимая облака снежной пыли. На пути ей встретилась снежная горка, и она перелетела через нее. Но потеряла на лету одну лыжу и, приземлившись, угодила ногой прямо в покрытую снегом глубокую яму. Она увидела, как ее лыжа скользит вниз по откосу и исчезает, а сама она крепко застряла в яме по самое колено. Сначала это рассмешило ее, но она тут же смолкла, увидев, какая с ней стряслась беда. Увидев, что ей не высвободиться, сколько бы она ни дергалась и ни надрывалась. Снизу из ямы слышалось какое-то бормотание. Сначала она не поняла, в чем дело. Но вдруг увидала неподалеку целую стаю ниссе-толстогузок, кувыркавшихся в снегу. Их было легко узнать по толстым попкам, маленьким сморщенным личикам и лохматым волосам. Вообще-то ниссе-толстогузки чаще бывают добрыми и мирными и не причиняют ни малейшего зла. Но те, что стояли тут, неотрывно глядя на нее своими наивными глазками, были явно чем-то недовольны. Они бурчали и вздыхали, а один из них мрачно сказал:

— Поцему она так?..

И тотчас же другие стали повторять:

— Поцему она так? Она сломает нам клысу, поцему она, поцему так?..