Том 4. Письма 1820-1849

Cher Николай Васильевич, j’ai bien tardé à vous remercier de votre aimable envoi. Mais je n’ai pas tardé à vous lire. Car, bien avant que vos deux exemplaires ne me fussent parvenus, nous avions déjà lu votre drame-poème^*. Je dis nous, et c’est littéralement vrai. Car la plupart des personnes à qui j’ai eu occasion d’en parler en avaient déjà pris connaissance. Le Pce Wiasemsky me charge de vous transmettre ses remerciements et ses compliments. Il a été, comme moi, très satisfait de plusieurs morceaux de détail. Quant à moi, ce qui m’a le plus touché et enchanté dans votre œuvre: c’est la langue. Voilà, grâce au Ciel, une langue vivante, une langue qui a ses racines dans le sol. Aussi on s’en aperçoit bien à son éclat et à son parfum.

Mais c’est précisément ce mérite incontestable de votre poème, ce cachet de nationalité que vous lui avez imprimé, qui lui vaudra des injures de la part de cette infâme clique de quelques journalistes d’ici qui haïssent d’instinct tout ce qui a une apparence ou une saveur de nationalité. C’est là une bien mauvaise graine et qui portera de tristes fruits, si on la laisse se developper.

J’ai bien entendu parler de vos griefs contre l’ami Glinka^* et je ne demanderai pas mieux que d’en être indigné, comme il convient, si je savais d’une manière un peu plus exacte les détails de la trahison dont il s’est rendu coupable envers vous. Ce que je sais fort bien, c’est qu’il y a dans votre ouvrage beaucoup de choses qui ont assurément assez de valeur pour tenter le voleur.

При свидании с Чадаевым скажите ему, пожалуйста, что я все еще в ожидании обещанного и до сих пор не полученного портрета^*. И если я до сих пор еще не благодарил его, то это потому, что я слишком дорожу самым делом, чтобы удовольствоваться одним благим намерением.

На днях, вероятно, явился к вам с письмом от нас к вам и к Дашиньке французский литер<атор> граф Сюзор^*

, о котором вы, конечно, уже извещены были из здешних журналов. Я уверен, что он найдет в Москве не менее сочувствия, если не литературного, то, по крайней мере, христианского, ибо он поистине добрый и благородный человек.

Простите, любезнейший Н. В., еще раз благодарю вас от всей души. Сестру обнимаю. Скажите Николаю, что у меня два письма к нему из Брянска. Что с ними делать?

Ф. Т.

Перевод

Любезнейший Николай Васильевич, я сильно запоздал поблагодарить вас за вашу любезную посылку, зато я не опоздал прочесть ваше произведение. Гораздо раньше, чем я получил ваши два экземпляра, мы уже прочли вашу драму-поэму^*. Говорю

мы, и это так и есть, ибо большинство лиц, с которыми мне пришлось говорить о ней, уже успели ознакомиться с нею. Князь Вяземский просит меня передать вам его благодарность и хвалебный отзыв. Ему, как и мне, очень понравилось ваше сочинение в целом, и более чем понравились отдельные места. Что касается до меня лично, — наиболее тронул и восхитил меня в вашем сочинении его язык. Вот, благодарение Богу, язык живой, язык, имеющий корни в родной почве. И это сразу чувствуется по его яркости, его благоуханию. Но именно эта-то бесспорная заслуга вашей поэмы, — печать народности, которою вы ее запечатлели, — и навлечет на вас ругань со стороны гнусной клики, состоящей из нескольких здешних журналистов, которые инстинктивно ненавидят все, что имеет вид и вкус народности. Дурное это семя, и если дать ему развиться, — оно принесет весьма печальные плоды.

Я слышал кое-какие толки о ваших обидах на приятеля Глинку^* и пришел бы по этому поводу в должное негодование, если бы знал несколько точнее подробности предательства, которое он совершил по отношению к вам. Однако в вашем сочинении имеется безусловно немало ценного, чтобы ввести вора в искушение, — это я очень хорошо знаю.

При свидании с Чаадаевым скажите ему, пожалуйста, что я все еще в ожидании обещанного и до сих пор не полученного портрета^*. И если я до сих пор еще не благодарил его, то это потому, что я слишком дорожу самым делом, чтобы удовольствоваться одним благим намерением.

На днях, вероятно, явился к вам с письмом от нас к вам и к Дашиньке французский литер<атор> Сюзор

^*, о котором вы, конечно, уже извещены были из здешних журналов. Я уверен, что он найдет в Москве не менее сочувствия, если не литературного, то, по крайней мере, христианского, ибо он поистине добрый и благородный человек.

Простите, любезнейший Н<иколай> В<асильевич>, еще раз благодарю вас от всей души. Сестру обнимаю. Скажите Николаю, что у меня два письма к нему из Брянска. Что с ними делать?

Ф. Т.

Тютчевой Е. Л., 19 марта 1847^*

132. Е. Л. ТЮТЧЕВОЙ 19 марта 1847 г. Петербург