Том 4. Стиховедение

В прозе расположение различных ритмических типов слов по тексту — произвольно, закономерности этого микроритма пока еще неуловимы. В стихе — другое дело. По условиям ритма, скажем, 4-стопного ямба, односложные и двухсложные слова могут занимать в строке любое положение, но четырехсложные слова — уже не всякое. В четырехсложном слове ударение на 2‐м слоге может стоять в одной ритмической вариации на I стопе, в другой на II стопе, и только (или «Безумная душа поэта», или «Любви безумную тревогу»). В четырехсложном слове с ударением на 3‐м слоге оно приходится на III или на IV стопу (или «Привычка усладила горе», или «Она поэту подарила»). В четырехсложном слове с ударением на 4‐м слоге — или на II, или (редко) на III, или на IV стопу («Предупреждать зари восход», «В душе

не презирать людей», «Я вас хочу предостеречь»). Еще Томашевский говорил, что каждая стопа стиха имеет свой собственный словарь. Он имел в виду прежде всего «ритмический словарь». Но оказывается, что «грамматический словарь» — тоже, так как соотношение частей речи (прежде всего прилагательных и глаголов) в каждом из этих типов слов сильно меняется в зависимости от позиции слова в строке.

В четырехсложных словах с ударением на 2‐м слоге соотношение прилагательных и глаголов в прозе — 1: 2. Когда такие слова попадают в стих на начальную (I) стопу, то разница эта выравнивается, прилагательных и глаголов оказывается совершенно поровну: строки типа «Безумная душа поэта» и «Послушайте ж меня без гнева» встречаются одинаково часто. Когда же эти слова попадают в стих на срединную (II) стопу, то разница эта усиливается, прилагательных (с причастиями) оказывается в 2,5 раза больше, чем глаголов: строки типа «Любви безумную тревогу», «Язык девических

мечтаний» гораздо типичнее, чем «Его лелеяла надежда». Почему?

В четырехсложных словах с ударением на 3‐м слоге интерес представляет соотношение не только прилагательных и глаголов, но и существительных. В прозе оно приблизительно равно 20: 55: 25. Когда эти слова попадают в стих на конечную (IV) стопу, то это соотношение становится 25: 25: 50 — существительные решительно преобладают, а доля глаголов падает до уровня прилагательных: строки типа «И вы, красотки молодые», и «Она поэту подарила» одинаково часты. Когда же эти слова попадают в стих на срединную (III) стопу, то это соотношение приблизительно равно 35: 45: 20 — существительные резко отступают, а глаголы возвращают себе преобладание, почти как в прозе: строк типа «Привычка усладила горе» заметно больше, чем «Острижен по последней моде». Почему?

Среди четырехсложных слов с ударением на 4‐м слоге прилагательных ничтожно мало, смотреть приходится только на соотношение глаголов и существительных. В прозе оно около 60: 40. В конечной позиции стиха, на IV стопе, оно нарушается в пользу существительных, 50: 50 — строки типа «И раб судьбу благословил» и «Черты его карандаша» одинаково часты. Но в начальной позиции оно нарушается в пользу глаголов, 70: 30, строки типа «Не докучал моралью строгой» много чаще, чем «И календарь осьмого года». Почему? Кроме того, в этом ритмическом типе слов становится заметна еще одна часть речи — краткая форма страдательного причастия, и она тоже на разных позициях ведет себя по-разному: в конце стиха («Толпою нимф окружена», «В свои мечты погружена

», «Еще любить осуждена») она встречается втрое чаще, чем в начале стиха («Осуждена судьбою властной»). Почему?

Причина этого — конечно, в специфике стиха, но в неожиданном ее аспекте: не в ритме, а в рифме. По предварительным подсчетам, у Пушкина соотношение существительных, прилагательных и глаголов по «Онегину» в целом — 50: 20: 30, в рифмах же — 60: 15: 25. Доля существительных на последней позиции стиха возрастает как по причинам языковым (за счет прилагательных), так и по причинам стилистическим (за счет глаголов). По причинам языковым — потому что в обычном русском порядке слов прилагательные предшествуют существительным, поэтому оказаться в конце строки прилагательное может лишь на сильном анжамбмане («…зубчатый, Надежно ввинченный кремень») или благодаря инверсии («Брожу над озером пустынным»); и то, и другое избегалось[584]. По причинам стилистическим — потому что в русской поэзии с XVII по XX век совершался непрерывный процесс деграмматизации: рифмовка одинаковых частей речи избегалась как слишком легкая, и в первую очередь (ко времени Пушкина — уже сознательно) избегались глагольные рифмы.