Том 4. Стиховедение

А за пределами этих лексических совпадений лежит огромный пласт ритмико-синтаксических совпадений, ощутимости которых тоже невозможно отрицать: «Ты забывала мир земной» (КП2), «Ты покидала край чужой» (1830); «Сопровождал мой бег ретивый» (1829), «Переживет мой век забвенный» (1829); «Рожок и песня удалая» (ЕО1), «Рога и пальцы костяные» (ЕО5), «Луга и нивы золотые» (ЕО2); «Казак плывет на челноке» (КП2), «Ямщик сидит на облучке» (ЕО5); «Вражда свирепой Эвмениды» (1824), «И длань народной Немезиды» (1821); «Идет Онегин с извиненьем» (ЕО6), «Ждала Татьяна с нетерпеньем» (ЕО3); «Души высокие созданья» (1824), «Любви безумные страданья» (ЕО4); «Следы невиданных зверей» (РЛ1), «Сердца покинутых друзей» (1825), «Плоды подавленных страстей» (П1); «Дрожит печальная луна» (ЕО5), «Встает кровавая заря» (ПЗ), «Растет пустынная трава» (Ез); «Мои хладеющие руки» (1830), «Твои пленительные очи» (БФ); «Свободы друг миролюбивый» (1821), «Хозяйки взор красноречивый» (ГН); «В пареньи дум благочестивых» (1824), «В волненьи чувств нетерпеливых» (РЛ5); «В сгущенной мгле предрассуждений» (1817), «В туманном сне воспоминаний» (1819); «Он чуждых слов не понимает» (КП1), «Он жадных уст не отымает» (ЕО8) и т. д.

Для классификации таких повторений мы предложили в свое время[577]

следующую терминологию: а) ритмическое клише — одинаковая последовательность ритмических слов (так называемая словораздельная вариация ритма), например: «Владелец нищих мужиков», «Татьяне прочить жениха», «Тревожат сердце иногда»; б) синтаксическое клише — одинаковая последовательность членов предложения в строке, например: «Владелец нищих мужиков», «Приют задумчивых дриад», «Карикатура южных зим»; в) ритмико-синтаксическое клише — совмещение того и другого, например: «Владелец нищих мужиков», «Поклонник мирных Аонид», «Затея сельской остроты» и т. д. (у Пушкина не менее 40 таких конструкций); г) ритмико-синтаксическая формула — ритмико-синтаксическое клише с точным повторением одного или нескольких слов, например: «Пристрастья важных Аонид», «Наперсник важных Аонид», «Поклонник мирных Аонид».

Понятно, что внутри каждой из этих категорий можно выделить различные степени сходства и несходства конкретных строк и проверить ощутимость их лабораторными опытами по психологии восприятия стиха. С точки зрения лингвистики стиха в настоящей статье речь идет именно о ритмико-синтаксических формулах и клише; с точки же зрения литературоведения — об интертекстах, однако, по-видимому, об интертекстах не литературных, функциональных, а о языковых, фоновых. Между тем до сих пор изучение стихотворных интертекстов — начиная с основополагающей работы С. Боброва[578] — было обращено именно на функциональную их значимость: к какому поэту и стихотворению отсылает читателя Пушкин и зачем? Скорее всего, о некоторой части интертекстов можно сказать: ни к какому и ко всем сразу.

Можно ли гадать, какие из этих самоповторений допущены Пушкиным сознательно, а какие бессознательно? Кажется, что нет; самое большее, можно предположить, что когда какое-нибудь ритмико-синтаксическое клише или формула повторяются в различных вариациях часто, то они порождаются «естественно» и поэтому бессознательно, а когда редко, то можно предполагать сознательность. Вероятно, предстоит составить частотный ритмико-синтаксический конкорданс 4-стопного ямба Пушкина и его современников, и это позволит увидеть больше, чем мы можем сейчас. Однако трудно отделаться, например, от впечатления, что собственный зачин из стихотворения «К морю» «Прощай, свободная стихия!» (1824) Пушкин пародирует в зачине «Прощай, любезная калмычка!» (1829), где повторяется лишь одно слово; а серединную строчку о Байроне «Как ты могущ, глубок и мрачен» пародирует в строчке о графе Хвостове «А ты глубок, игрив и разен» (1825); а концовочную строку «И блеск, и шум, и говор волн» повторяет в «Медном всаднике»: «И блеск, и шум, и говор балов». Ощущаем мы здесь повторение или нет?