Том 5

— Рублик! Что уж это, мои матушки! Выбросила десять рублев мухе под хвост! А он — рублик, пес волосатый!

— Деньги на рынке как вода уходят, мамаша.

— Невоз-мож-но! Тут такая толкучка, что даже стащить ничего нельзя!

— Смеетесь? Это как же нельзя?

— Каждое ваше движение контролируют несколько человек. Но рядом со мной стояла… мм… эдакая обольстительная женщина? Где она?

— Где сдача? Где сдача? Я за пять рублей кишки из носа потяну! А ну — сдачу!

— В лицо вам нахохочут, а не сдачу дадут. Жулик на жулике…

— Почем вишня?

— Три рубля.

— По рублю. Дорого, бабуся.

— Объешьси. Много купишь и объешьси.

— Ха-ха! Его подняли на смех и бросили на землю. Покончил жизнь самоубийством, объевшись вишни. Убит, бабуся!

— А вы не в курсе — кур проверяют на базаре? А то, может, она дохлую зажарила — и продает? А?

— Шоб мне до дому не дойти, если брешу! Шоб я дитятко свое не бачила!

— Синяя она у вас какая-то. Голенастая.

— Шо вы крутите, як оглоблей? Яка така голенастая?

— Так вот что у нее получилось… А этот самый подлец трех жен имеет, старшая график составляет, чтобы, значит, у которой лишний день не перегулял. Бог знает что за нравы! Как мне надоело вникать в чужие переживания, господи! Кому мне рассказать о своих, дорогая моя?

— Нич-чего! Прокобелирует — и вернется, кобель глазастый, никуда не денется!

— Знаете, есть такие люди: их в дверь — вон, а они в форточку лезут. Представляете такого мужа? Мой похож.

— Все мужчины бесчувственны, да! Бесчувственные эгоисты!

— А женщины, извиняюсь, жестоки, коварны! О, как еще коварны! И мстительны! Извиняюсь, я влез в ваш разговор, но я заявляю, феминизм — это невыносимо во всех отношениях, пож-жар в аду!

— Да что вы, гражданин? Мы вас не просили со своими нотациями…

— Извиняюсь, я курицу покупаю. Вот эту голенастую.

Звезда и Земля

Я проснулся глубокой ночью от неистового бега, грохота колес, от скрипа полок, от дребезжания полуоткрытой двери купе — над головой ходили пронзительные сквознячки.

В коридоре и купе было темно? я долго лежал с открытыми глазами, угадывая в потемках черный квадрат окна, за которым все было непроницаемо, по-ночному глухо, и невозможно было понять, степь или леса шли в Этой бесконечной, тайной, непостижимой, как мрак, Вселенной.

Потом в заоконной бездне неба вспыхнула запредельным огнем, замерцала синяя одинокая звезда.

Поезд по-прежнему мчался, не сбавляя набранной скорости, затерянный в темных осенних пространствах, без земных огней, невидимый с немыслимой высоты этой звезды, горевшей в ледяных космических пустынях, отъединенных от Земли многомиллионными расстояниями.

В высокомерной своей недосягаемости звезда плыла рядом с вагоном, ярко, космато шевелила щупальцами лучей во мраке мироздания, проникая сквозь его холод, и я неотрывно смотрел на нее с чувством восторга и страха перед неразгаданностью каких-то существующих вне разума законов, которые для чего-то беспощадно уплотняли вечность в миг и миг растягивали в вечность. «Значит, вечность — это жизнь, миг — это разрушение?..»

И мне стало не по себе оттого, что все бессильно перед этими законами: жизнь, любовь, искусство, сама Земля, этот обжитой уютный островок в беспредельном угрожающем океане неизвестности. Какое одиночество и какую опасность должна испытывать Земля, зная свою обреченность, свою гибель в энный день, уже записанный в последней и печальной главе мирового закона. Зачем, во имя чего должны сойтись, остановиться и, конечно, вновь начать движение стрелки вселенских часов? Может быть, в этой роковой несправедливости лежит закон строгой справедливости? Но опять же во имя чего? Видимо, ответы на это записаны в ту книгу великого обновления, которую никому и никогда не суждено прочитать. Как и человеку невозможно перехитрить, обмануть, обойти собственную судьбу, так невозможно изменить, задержать движение мирового времени, перевести назад стрелки часов с самоуверенной надеждой на то, что так продлится дыхание жизни.

И я представил нашу Землю, какой она может видеться с высоты этой равнодушной осенней звезды, маленькую, голубоватую пылинку, этот воздушный кораблик, мчащийся в толще фиолетового холода, звездного света, в метеоритных, сверкающих туманах, представил его хрупкость, его слабость, его ограниченные запасы воды и продовольствия — и ужаснулся при мысли о беспомощности его во Вселенной.

Если бы каждый из команды на этом кораблике осознал, что впереди смертельный риф и в столкновении с ним бесследно исчезнет, рассыплется в ничто прекрасная его плоть, состоящая из лесов, рек, океанов, дождей, закатов, зелени травы, красивейших городов, памятников, соборов, машин, книг, полотен живописцев, все то, что создано гениями человеческой мысли и человеческими руками, если бы каждый хотя на минуту задумался о скоротечном веке Земли, люди не расшатывали бы свой корабль с борта на борт, не пробивали бы дыры в его днище дьявольскими силами расщепленной природы, не полосовали бы ножами злобы и ненависти с одержимостью самоубийц надутые паруса, забрызгивая их собственной кровью.