Том 5. Мы — на острове Сальткрока

За что такая немилость?Уж не я ли виноват? —

ласково, нежно поет папа.

Тут мама отбрасывает с лица простыню и хохочет:

— А как же иначе! Кто же еще виноват, как не ты, и ты сам хорошо это знаешь. О немилости нет и речи, я действительно чувствую себя неважно. Впрочем, нет ничего удивительного…

— Бедняжечка! — говорит папа. — Давай уж лучше я тебя пожалею, а то куда это годится — закрылась одна и сама себя жалеешь!

— Спасибо за доброе утешение, — говорит мама.

Глаза у нее повеселели. И у Мадикен прошло беспокойство. Но потом она снова вспомнила про сандалии. Вдруг мама раздумала идти с ней в магазин, раз ей нездоровится?

Мадикен правильно угадала. Сегодня мама не хочет идти за покупками.

— Альва сходит вместо меня, — говорит мама. — Ты ее проводишь на рынок, заодно и купите.

— Я тоже хочу на рынок, — говорит Лисабет.

Мама устало машет рукой:

— Иди, пожалуйста!

Как видно, мама рада поскорее от всех отделаться.

— Ну а я, — говорит папа, — я отправлюсь к себе в газету — продолжать борьбу за всеобщую свободу, истину и справедливость. А кстати, и за свой кусок хлеба.

Мадикен и Лисабет идут провожать папу до калитки. Он уходит, помахивая тросточкой, а девочки смотрят ему вслед. Прежде чем свернуть за угол, папа обернулся, приподнял шляпу и помахал им на прощание.

Весна в этом году наступила рано. На лужайках Юнибаккена уже цветут нарциссы и тюльпаны, а на березах вокруг красного дома появились нежные зелененькие листочки. Мадикен, глубоко вздохнув, спрашивает у Лисабет:

— А правда ведь, весна — самое лучшее время года?

— Ну конечно, — отвечает Лисабет.

Лисабет замечает на кухонном крыльце Госю, которая нежится на солнышке. Вот хорошо бы потискать кошку! Гося бросилась наутек, но слишком поздно, Лисабет сгребла ее в охапку, сама уселась на крыльце, а кошку посадила к себе на колени. Гося, зная, что сопротивление будет напрасным, смирилась и замурлыкала.

— Я только сбегаю на минутку к Аббе, мне надо у него кое-что спросить, — говорит Мадикен и в один миг перемахивает через забор к Нильссонам.

Дядя Нильссон расположился в саду на качелях под старой яблоней. Он попыхивает сигарой, отдыхая после трудов. Дядю Нильссона частенько можно увидеть за отдыхом. Как он говорит — нельзя же только и делать, что не покладая рук трудиться от зари до зари на жену и детей. Иной раз и отдохнуть надо. Сейчас Мадикен и застает его за этим занятием.

— Глянь-ка, кто к нам пожаловал — наша Мадикен из Юнибаккена! — восклицает при виде нее дядя Нильссон. — Чему обязан столь ранним посещением?

Мадикен никак не может привыкнуть к вычурным оборотам, которыми любит изъясняться дядя Нильссон, она теряется, не зная, что отвечать. Еще дядя Нильссон придумывает для людей разные замысловатые прозвища. Мадикен у него изысканно именуется «Юной барышней — гордостью Юнибаккена», для Альвы он придумал прозвище «Ангел Юнибаккена», маму называет «благородной дамой», а папу «господином социалистом». Множество разных прозвищ и у тети Нильссон. Когда он доволен, то зовет ее «Мой свет» и «Моя лилея», а когда злится и недоволен, она становится «чучелом», а то еще «котелком с мякиной» — это если она что-нибудь напутает или не сразу поймет, о чем он ей толкует. Когда дядя Нильссон говорит «Бяшка-дурашка» — это означает, что речь идет об Аббе, хотя чаще всего дядя Нильссон зовет его «мой сын» и произносит эти слова так, словно это — почетное звание.

— Аббе дома? — спрашивает Мадикен.

— Смею заверить, мой сын — дома, — говорит дядя Нильссон. — С пяти часов пополуночи посвящает свои труды печению сладких крендельков, а его матушка уже отправилась на базар и усердно ими торгует. Я же в одиночестве предаюсь спекулятивным размышлениям, поэтому весьма рад принять у себя гостью.

Мадикен пришла не для того, чтобы повидать дядю Нильссона, она хочет пройти к Аббе на кухню, но не так-то просто прошмыгнуть мимо его папы.

— А видала ли ты, дорогая Мадикен, мои великолепные цветы? — спрашивает дядя Нильссон, тыкая сигарой в сторону чахлых тюльпанчиков, которые почти затерялись в траве. — Боже мой! Что я чувствую с приходом весны! Как играет жизнь во мне!

— И во мне тоже, — говорит Мадикен.

Но теперь-то уж она побежит к Аббе, а дядя Нильссон пускай себе сидит на качелях и наслаждается жизнью.

Своего приятеля Мадикен, как всегда, застает склонившимся над противнем. Если Аббе и рад ее приходу, то ничем этого не показывает.

— Живем помаленьку? — говорит Аббе при виде Мадикен.

Не будет же он канителиться с маленькими девочками, ведь ему уже пятнадцать лет. Но все-таки они с Мадикен — добрые друзья. И Мадикен давно про себя решила, что ни за кого, кроме Аббе, не выйдет замуж. А если Аббе не захочет на ней жениться, тогда что поделаешь! — тогда она совсем не выйдет замуж; кроме Аббе, ей никого другого не надо.

— А твой папа сидит в саду и занимается спиккуляцией, — говорит Мадикен.

Аббе смеется: