Том 6

Прусская буржуазия номинально обладала властью, она ни минуты не сомневалась в том, что силы старого государства без всяких задних мыслей предоставили себя в ее распоряжение и все без исключения превратились в покорных приверженцев ее собственного всемогущества.

Этой химерой была опьянена буржуазия не только в министерстве, но и в пределах всей монархии.

Единственными геройскими подвигами прусской буржуазии после марта были выступления, нередко кровавые, гражданского ополчения против безоружного пролетариата; разве эти подвиги не нашли добровольных и преданных пособников в лице армии, бюрократии и даже феодалов? Единственные усилия, на которые оказались способны местные представители буржуазии, общинные советы, — навязчивый и подлый сервилизм которых был позже по заслугам растоптан сапогом Виндишгрецев, Елачичей и Вельденов, — единственные геройские подвиги этих общинных советов после мартовской революции заключались в их патриархально-суровых предостережениях по адресу народа; разве они не были встречены с почтительным изумлением онемевшими регирунгспрезидентами и притихшими дивизионными генералами? Могла ли прусская буржуазия сомневаться после этого в том, что старая вражда армии, бюрократии, феодалов растворилась в их почтительной преданности буржуазии — этому великодушному победителю, обуздывающему самого себя и анархию?

Положение было ясно. Перед прусской буржуазией была теперь только одна задача: поудобнее устроиться у власти, устранить мешающих анархистов, восстановить опять «спокойствие и порядок» и собрать налоги, не взысканные во время мартовской бури. Речь могла идти еще только о том, чтобы сократить до минимума издержки производства буржуазной власти и обусловившей ее мартовской революции. Оружие, которое прусская буржуазия в своей борьбе против феодального общества и короны вынуждена была потребовать себе от имени народа — право союзов, свобода печати и т. д., — разве не надо было сломать это оружие, находившееся в руках обманутого народа, которому оно уже не нужно было для борьбы за буржуазию и который обнаруживал опасное намерение пустить его в ход

против нее?

Буржуазия была убеждена в том, что на пути к соглашению ее с короной, на пути к сделке буржуазии со старым, покорившимся своей участи государством стояло явно только лишь одно препятствие, одно-единственное препятствие, народ — puer robustus sed malitiosus, как говорил Гоббс[108]. Народ

и революция!

Революция представляла законное основание прав народа; на основании революции он предъявлял свои буйные притязания. Революция была векселем, переведенным народом на буржуазию. Благодаря революции буржуазия пришла к власти. В день прихода ее к власти исполнился срок платежа по этому векселю. Буржуазия должна была опротестовать этот вексель.

Революция — это означало в устах народа следующее: вы, буржуазия, составляете Comite du salut public, Комитет общественного спасения, в руки которого мы передаем власть не для того, чтобы вы

заключили соглашение с короной в ваших интересах, а для того, чтобы вы отстояли против воли короны наши интересы, интересы народа.

Революция была протестом народа против соглашения буржуазии с короной. Поэтому буржуазия, вступающая в соглашение с короной, должна была протестовать против — революции.

И это произошло при великом Кампгаузене. Мартовская революция не была признана.

Берлинское национальное представительство, отклонив предложение о признании мартовской революции, конституировалось как представительство прусской буржуазии, как собрание соглашателей.

Это Собрание объявило совершившееся несовершившимся. Оно громогласно заявило перед лицом прусского народа, что народ не объединялся с буржуазией для того, чтобы устроить революцию против короны, а что он устраивает революцию для того, чтобы объединить против себя самого корону с буржуазией! Так было уничтожено законное основание прав революционного народа и обретена почва законности для консервативной буржуазии.

Почва законности!