Том 6. Дураки на периферии

Иван уходит. Ростопчук начинает опять играть балладу. Иван приносит принадлежности и закопченный котелок с картошками.

Ростопчук(на картошку). А это ты что приволок? Что у нас тут, поляна, что ль, иль огневой рубеж? Здесь генерал должен пребывать.

Иван. Это картошка, Геннадий Сафронович. Я картошку там испек в котелке. Как в поле получилась, где мы такой не едали — только под Великими Луками, помню, такая получалась… Мы ее тут на полу съедим.

Ростопчук. Ну ладно. Поставь ее на пол.

Иван ставит котелок, распоясывает Ростопчука и работает над поясом на полу.

Иван!

Иван. Я вас слушаю, Геннадий Сафронович.

Ростопчук. Соедини меня с госпиталем. Я о здоровье генерала информацию должен получить. Ему бы пора уже на выписку идти. Он от тоски по войскам там еще больше разболеется, чем от раны.

Иван. Сейчас… Сейчас соединим на информацию (Про пояс). На два сантиметра добавил — на неделю хватит (Набирает телефон и говорит в трубку). Алла, алла!.. Тут не война — не спешат отвечать. Должно, обедать ушли, тут постоянно везде обеденные перерывы.

Ростопчук(подходит к телефону). Да! Шевелитесь там! Это я говорю! А вы кто? Никто? Раз вас нету — с кем же я говорю? (Бросает трубку). Никого там нету — одно электричество хрипит…

Когда Ростопчук говорит по телефону, Иван садится за рояль и довольно уверенно набирает мелодию вальса, но играет неверно, фантастически.

Привыкаешь?

Иван. А чего же? Я по слуху с точностью стучу.

Ростопчук. Для музыки пальцы у тебя здоровы!

Иван. Ничего. Я к ним притерпелся. Они умелые. Чувствуете, Геннадий Сафронович, почти как у вас выходит…

Ростопчук. Ну, ясно, что почти что… Давай жевать!

Ростопчук и Иван усаживаются на ковер возле котелка с картошками.

Иван. Сейчас и в роте тоже прием пищи идет. Не слыхать, Геннадий Сафронович, когда мы отсюда вперед тронемся?

Ростопчук. Не слыхать пока. У генерала здоровья полного еще нету.

Иван. Это мне понятно. Тело у него на поправку пошло, а сердце по семейству болит, а семейства нету.

Ростопчук. Ты бы поменьше вникал в медицинские дела. Сам же согласился быть ординарцем и сопровождать генерала поехал.

Иван. Да как вам сказать, Геннадий Сафронович, я и по охоте, я и по нужде, и по назначению. Генерал же из моей дивизии, мне надобно его сберечь и наблюдать.

Ростопчук. А ты не чувствуешь, Иван, что ты — того — не вполне по уставу содержишь себя?

Иван. Чувствую.

Ростопчук. Это я тебя распустил.

Иван. Точно, товарищ лейтенант. Меня нельзя распускать. Вот вы, например, сейчас только одну стопку выпили, а я на кухне уже стакан хватил.

Ростопчук. Ну? Вот ты творенье какое! И что с тобой сделаешь, раз генерал терпит тебя при себе…

Иван. А генерала я при сердце своем терплю, Геннадий Сафронович! А по прочему ведь скучно, товарищ лейтенант; в тылу какое нам существованье! Там при деле сердце лежит, а здесь при печали томится. Там ты весь народ за спиной бережешь, а здесь имущество от пыли караулишь.

Ростопчук

. Справедливо, Иван. Грустно нам в тишине без тех людей, без товарищей, не горит у меня тут сердце ежедневно. Заботы благородной нету! Живу только любовью к нему — нужен он войскам!

Иван. Необходим!

Ростопчук(уже в упоении воспоминаний). Сейчас немец, в эту пору, любит огнем нас прощупывать.

Иван. Любит… А мы любим огонь тот засекать да помалкивать. А попозже, когда солнце в упор на нас засветит, мы начнем класть по его огонькам — и пушки его иные калечатся, иные помирают совсем, а расчеты уж не встанут на ужин.

Ростопчук. А стемнеет, Иван, — когда стемнеет, самолеты выходят… Спишь — слышишь и еще крепче спишь.

Иван. Солдат с бомбежкой не считается… Эх, хорошо там, Геннадий Сафронович…

Ростопчук. Там хорошо, Иван. Там свободно живешь. У солдата одна забота — враг. А здесь сколько забот!

Иван. А перед боем, Геннадий Сафронович!.. Перед боем на душе у тебя тревога, чувствуешь себя всего туго, за минуту норовишь год прожить — чего не доел, не допил, чего из жизни не успел ухватить — жалко делается. Думаешь, выйду из боя, ничего не упущу — отдай, что полагается. А выйдешь из боя, своих убытков не считаешь, и рад, что неприятеля одолел. В том и есть вся радость солдата!

Ростопчук. В том и есть вся радость… А ты уж считал, сколько тебе щей еще полагается, если бы ты лет до ста прожил.