– Молись, убью! – Степан поднял пистоль.
Митрополит плюнул на иконку.
– Убивай, злодей, мучитель!.. Казни, пес смердящий! Будь ты проклят!
Степана передернуло от этих слов. Он стиснул зубы... Побелел.
Матвей упал перед ним на колени...
– Батька, не стреляй! Не искусись... Он хитрый, он нарошно хочет, чтоб народ отпугнуть от нас. Он старик, ему и так помирать скоро... он хочет муку принять! Не убивай, Степан, не убивай! Не убивай!
– Сука продажная, – усталым, чуть охрипшим голосом сказал Степан, засовывая пистоль за пояс. – Июда. Правду тебе сказал Никон: Июда ты! Сапоги царю лижешь... Не богу ты раб, царю! – Степана опять охватило бешенство, он не знал, что делать, куда деваться с ним.
Иосиф усердно клал перед Богородицей земные поклоны, шептал молитву, на атамана не смотрел.
Степан с томлением великим оглянулся кругом... Посмотрел на митрополита, еще оглянулся... Вдруг подбежал к иконостасу, вышиб икону Божьей Матери и закричал на митрополита, как в бою:
– Не ври, собака! Не врите!.. Если б знал Бога, рази б ты обидел калеку?
– Батька, не надо так... – ахнул Алешка.
– Бей, коли, руби все, – смиренно сказал Иосиф. – Дурак ты, дурак заблудший... Что ты делаешь? Не ее ты ударил! – он показал на икону. Свою мать ударил, пес.
Степан вырвал саблю, подбежал к иконостасу, несколько раз рубанул сплеча витые золоченые столбики, но сам, видно, ужаснулся... постоял, тяжело дыша, глянул оторопело на саблю, точно не зная, куда девать ее...
– Господи, прости его! – громко молился митрополит. – Господи, прости!.. Не ведает он, что творит. Прости, Господи.
– Ух, хитрый старик! – вырвалось у Матвея.
– Батька, не надо! – Алешка заплакал, глядя на атамана. – Страшно, батька...
– Прости ему, Господи, поднявшему руку, не ведает он... – митрополит смотрел вверх, на распятие, и крестился беспрестанно.
Степан бросил саблю в ножны, вышел из храма.
– Кто породил его, этого изверга! – горестно воскликнул митрополит, глядя вслед атаману. – Не могла она его приспать грудного в постеле!..
– Цыть! – закричал вдруг Матвей. – Ворона... Туда же – с проклятием! Поверни его на себя, проклятие свое, бесстыдник. Приспешник... Руки коротки – проклинать! На себя оглянись... Никона-то вы как?.. А небось языки не отсохли – живы-здоровы, попрошайки.
Степан шагал мрачный через размахнувшийся вширь гулевой праздник. На всей площади Кремля стояли бочки с вином. Казаки и астраханцы вовсю гуляли. Увидев атамана, заорали со всех сторон:
– Будь здоров, батюшка наш, Степан Тимофеич!
– Дай тебе Бог много лет жить и здравствовать, заступник наш!
– Слава батюшке Степану!
– Слава вольному Дону!
– С нами чару, батька?
– Гуляйте, – сказал Степан. И вошел в приказную палату.
Там на столе, застеленном дорогим ковром, лежал мертвый Иван Черноярец. Ивана убили в ночном бою.
Никого в палате не было.
Степан тяжело опустился на табурет в изголовье Ивана.
– Вот, Ваня... – сказал. И задумался, глядя в окно. Даже сюда, в каменные покои, доплескивался шумный праздник.
Долго сидел так атаман – вроде прислушивался к празднику, а ничего не слышал.
Скрипнула дверь... Вошел Семка Резаный.
– Что, Семка? – спросил Степан. – Не гуляется?
Семка промычал что-то.
– Мне тоже не гуляется, – сказал Степан. – Даже пить не могу. Город взяли, а радости... нету, не могу нисколь в душе наскрести. Вот как бывает.
И опять долго молчал. Потом спросил:
– Ты богу веришь, Семка?
Семка утвердительно кивнул головой.
– А веришь, что мы затеяли доброе дело? Вишь, поп-то шумит... Бога топчем... Рази мы Бога обижаем? У меня на Бога злости нету. Бога топчем... Да пошто же? Как это? Как это мы Бога топчем? Ты не думаешь так?
Семка покачал головой, что – нет, не думает. Но его беспокоило что-то другое – то, с чем он пришел. Он стал мычать, показывать: показывал крест, делал страшное лицо, стал даже на колени... Степан не понимал. Семка поднялся и смотрел на него беспомощно.
– Не пойму... Ну-ка ишо, – попросил Степан.
Семка показал бороду, митру на голове – и на храм, откуда он пришел, где и узнал важное, ужасное.
– Митрополит?
Семка закивал, замычал утвердительно. И все продолжал объяснять, что митрополит что-то сделает.
– Говорит? Ну... Чего митрополит-то? Чего он, козел? Лается там небось? Пускай...
Семка показал на Степана.
– Про меня? Так. Ругается? Ну и черт с им!
Семка упал на колени, занес над головой крест.
– Крестом зашибет меня?
– Ммэ... э-э... – Семка отрицательно затряс головой. И продолжал объяснять: что-то страшное сделают со Степаном – митрополит сделает.
– A-а!.. Проклянут? В церквах проклянут?
Семка закивал утвердительно. И вопросительно, с тревогой уставился на Степана.
– Понял, Семка: проклянут на Руси. Ну и... проклянут. Не беда. А Ивана тебе жалко?
Семка показал, что жалко. Очень... Посмотрел на Ивана.
– Сижу вот, не могу поверить: неужели Ивана тоже нету со мной? Он мне брат был. Он был хороший... Жалко, – Степан помолчал. – Выведем всех бояр, Семка, тада легко нам будет, легко. Царь заартачится – царя под зад, своего найдем. Люди хоть отдохнут. Везде на Руси казачество заведем. Так-то... Это по-божески будет. Ты жениться не хошь?