Том 6. Нума Руместан. Евангелистка

— Три франка тридцать пять сантимов!.. — выкрикнул Гийош на манер газетчика и, бросив им газету, чтобы они могли убедиться в постигшем их разочаровании, убежал с громким хохотом и заразил им все этажи до самой улицы, развеселил всю большую деревню, какую представляет собой Монмартр, где всем была хорошо известна легенда Вальмажуров.

Три франка тридцать пять сантимов — вот оно, наследство Пюифурка! Одиберта старалась смеяться громче других. Но ненасытное желание отомстить Руместанам, виновникам, по ее мнению, всех их несчастий, только усилилось, и она стала искать любого выхода, любого средства, любого оружия, какое попадется под руку.

Странный вид был на фоне этого бедствия у папаши Вальмажура. Пока дочка изматывала себя работой и бессильной яростью, пока пленник-музыкант изнывал в своем подвале, он, румяный, беззаботный, позабыв даже профессиональную зависть к сыну, по-видимому, устроил себе где-то на стороне мирную и приятную жизнь, в которой его близкие никакого участия не принимали. Он исчезал, едва успев проглотить за завтраком последний кусок. Рано утром, когда Одиберта чистила щеткой его одежду, из карманов у него выпадала иногда сушеная винная ягода, карамелька, молоки голавля; при этом старик довольно путано объяснял, откуда все это у него взялось.

Встретил, мол, на улице землячку, женщину оттуда, она обещала к ним зайти.

Одиберта качала головой.

— Ладно, ладно! Надо бы за тобой последить…

А дело было в том, что, блуждая по Парижу, он обнаружил в квартале Сен-Дени большой продуктовый магазин и зашел туда, поддавшись на приманку вывески и соблазнившись экзотической витриной с разноцветными плодами в серебряной и гофрированной бумаге, которые яркими пятнами пламенели в тумане людной улицы. Это предприятие, где он стал сотрапезником и лучшим другом, хорошо известное всем южанам, превратившимся в парижан, именовалось:

ПРОДУКТЫ ЮГА

Более правдивой вывески еще не видел свет. Там были сплошные продукты Юга, начиная — с хозяев — г-на и г-жи Мефр, уроженцев плодородного Юга, с таким же крючковатым носом, как у Руместана, с пламенным взором, с акцентом, с выражениями, с восторженностью истинных провансальцев — и кончая их приказчиками — фамильярными, «тыкающими» хозяев и способными без всякого стеснения крикнуть, картавя, глядя в сторону прилавка: «Эй, Мефр!.. Куда ты засунул колбаски?»; кончая маленькими Мефрами, плаксивыми, грязными, которые, поминутно слыша, что их выпотрошат, оскальпируют, сварят в кипятке, тем не менее продолжают залезать пальцами во все раскупоренные бочонки; кончая бурно жестикулирующими покупателями, способными несколько часов кряду болтать по поводу покупки сухого пирожного за два су или же рассаживающимися на стульях в кружок для обсуждения преимуществ колбасы с чесноком и колбасы с перцем, громогласно обменивающимися всевозможными «Ну-ну, ладно-ладно, это уж на худой конец, совсем даже напротив» — в духе тетушки Порталь. Во время этого разговора какой-нибудь «братец», друг дома, в черном, уже перекрашенном халате, торгуется из-за соленой рыбы, а неисчислимое количество мух, привлеченных засахаренными фруктами, конфетами, печеньем, почти таким же, как на восточных базарах, жужжит даже в середине зимы, ибо они и не думали умирать в такой жаре и духоте. И если забредший сюда парижанин начинает возмущаться медлительностью обслуживания покупателей, рассеянностью и безразличием лавочников, которые, разговаривая с несколькими собеседниками одновременно, небрежно взвешивают и кое-как упаковывают товар, — вы бы послушали, как его осаживают с самым что ни на есть южным акцентом.

— Но-но! Если вам недосуг, пожалуйста, — дверь открыта, и тут же, как вы знаете, конка проходит.

Старика Вальмажура земляки приняли с распростертыми объятиями. Г-н и г-жа Мефр припомнили, что видели его в свое время на Бокерской ярмарке и на соревновании тамбуринщиков. Боксрская ярмарка, ныне пришедшая в упадок, ярмарка, от которой осталось одно название, для стариков южан все еще служит связующим звеном, это для них своего рода масонское братство. В наших южных провинциях то была ежегодная феерия, развлечение для неудачников, к ней готовились задолго, а потом ее длительное время обсуждали. Ее обещали в награду жене, детям, а если их почему-либо нельзя было повезти на ярмарку, им непременно привозили оттуда накидку, отделанную испанскими кружевами, или игрушку, которую доставали со дна сундука.

Под предлогом торговых операций ярмарка в Бокере сулила, кроме того, две недели, а то и целый месяц свободной, роскошной, непредвиденно яркой жизни, словно в цыганском таборе. Ночлег находили случайный — у местных жителей в лавках, на стойках, а то и просто на дворе, под натянутым холстом крытых повозок, под теплыми лучами июльских звезд.