Я получил от местных людей сведения, бросавшие тень на репутацию как “Мисс Оль”, так и ее родных. Сведения эти вызывали предположения, что девушка и ее родные причастны к контрабандной торговле с Турцией, а то еще, может быть, и к худшему делу. Я об этом сказал Есенину. Он бывал у нее дома, и я ему посоветовал присмотреться внимательнее к ее родным. По-видимому, наблюдения его подтвердили мои опасения, и он стал к ней охладевать. Она это заметила и в разговоре со мной дала понять, что я, очевидно, повлиял в этом отношении на Есенина. Я не счел нужным особенно оправдываться. Как-то вскоре вечером я в ресторане увидел за столиком Есенина с “Мисс Оль”. Я хотел пройти мимо, но Есенин меня окликнул и пригласил к столу. Девушка поднялась и, с вызовом глядя на меня, произнесла:
— Если Лев Осипович сядет, я сейчас же ухожу.
Есенин, иронически улыбаясь прищуренным глазом, медленно протянул:
— Мисс Оль, я вас не задерживаю...
“Мисс Оль” ушла, и Есенин с ней порвал окончательно» (Восп., 2, 248).
Комментируемый фрагмент является ответом как на слова Вержбицкого в его письме от 18 дек. («...сейчас же садись и пиши мне <...> о твоей неожиданной любви...» — Письма, 261), так и на восторженные пассажи К. Соколова в его письме Есенину от 17 дек.:
«...как твои планы на будущее с Миs <так!> Oll. Если все это из глубины душевной и то, что так нам всем необходимо, то я мог лишь хотеть одного — счастья для твоей усталой и измученной души. <...> Хочу радости для тебя — хочу, чтобы ты успокоился. <...> Привет мой и лучшие пожелания Миs Oll, целую ей ручку и хочу, чтобы она тебя по-простому, глубоко, по-нашему, по-русски любила, передай ей это» (Письма, 260).
Вержбицкий откликнулся на разрыв поэта со своей новой знакомой такими словами:
«Я очень рад, что все это так случилось. Я с самого первого дня видел и чувствовал, что она не к твоему двору. Но было бы очень неделикатно с моей стороны, если бы я стал тебе что-нибудь советовать. Любовь — такая нежная штука» (Письма, 270).
«По выходе из Кремлевской больницы <в марте 1924 г.> <...> С. А. переехал на квартиру к Вардину, где он, разумеется, стеснялся пить по-прежнему и откуда Вардин со своей кавказской прямотой, как хозяин квартиры, легко выставлял всех литературных собутыльников Е. и прощелыг. <...> Во время пребывания у Вардина было написано стихотворение “Письмо матери”, явившееся началом цикла трезвых, здоровых стихов. Здесь вообще была здоровая атмосфера» (Материалы, с. 70, 71).
«Ванька — самый близкий нам, потому что мы через него, как с помощью радио, страшно быстро сообщаемся с тобой и шлем тебе молниеносное “КУ-КУ”!» (Письма, 262).