Ночь, темная полоса леса вдали и над ним звезда — смиренная, прелестная. Это где-то, когда-то на всю жизнь поразило в детстве… Боже мой, Боже мой! Было и у меня когда-то детство,
Убежден, что Гоголь никогда не жег «Мертвых душ».
Не знаю, кого больше ненавижу как человека — Гоголя или Достоевского.
<…> Вчера должен был уехать в санаторию Зуров.
4 часа. Был в полиции, заказал sauf conduit
[31]в Париж. Все еще колеблюсь, ехать ли. Но предполагаю выехать 6-го или 7-го.Нашел клочок из моих писем: <…> 16-X-26. Вчера Рахманинов прислал за нами свой удивительный автомобиль, мы обедали у него, и он, между прочим, рассказал об известном музыканте Танееве: был в Москве концерт Дебюсси, и вот, в антракте один музыкальный критик, по профессии учитель географии, спрашивает его: «Ну, что скажете?» Танеев отвечает, что ему не нравится. И критик ласково треплет его по плечу и говорит: «Ну, что ж, дорогой мой, вы этого просто не понимаете, не можете понять». А Танеев в ответ ему еще ласковее: «Да, да, я не знал до сих пор, что для понимания музыки не нужно быть 30 лет музыкантом, а нужно быть учителем географии».
Был в Cannes, к Куку за билетом в Париж. <…>
Из Норвегии всю последнюю неделю вести почти ужасные. Тяжело читать газеты. <…>
Собираюсь,
«Жизнь Арсеньева» («Истоки дней») вся написана в Грассе. Начал 22.VI.27. Кончил 17/30. VI 1.29. «Первая книга» кончена 21.IX.27. Вторая начата 27.IX.27, кончена в феврале 28 г. Третья начата 14.VI.28, кончена 17/30.IX.28. Четвертая — начата >, кончена, как записано выше, 17/30.VII.29.
Вчера взял из сейфа 10 000 франков.
«Человек и его тело — двое… Когда тело желает чего-нибудь, подумай, правда ли
«Один из тех, которым нет покоя.
От жажды счастья…»
Кажется, похоже на меня, на всю мою жизнь (даже и доныне). <…>
Перечитал свои рассказы для новой книги. Лучше всего «Поздний час», потом, может быть, «Степа», «Баллада».
Как-то мне, — как бывает у меня чаще всего ни с того ни с сего, — представилось: вечер после грозы и ливня на дороге к ст. Баборыкиной. И небо и земля — все уже угрюмо темнеет. Вдали над темной полосой леса еще вспыхивает. Кто-то на крыльце постоялого двора возле шоссе стоит, очищая с голенищ кнутовищем грязь. Возле него собака… Отсюда и вышла «Степа».
«Поздний час» написан после окончательного просмотра того, что я так нехорошо назвал «Ликой».
«Музу» выдумал, вспоминая мои зимы в Москве на Арбате и то время, когда однажды гостил летом на даче Телешова под Москвой.
В феврале 1938 г. в Париже проснулся однажды с мыслью, что надо дать что-нибудь в «Посл. н.» в покрытие долга, вспомнил вдруг давние зимы в Васильевском и мгновенно в уме мелькнула суть «Баллады» — опять-таки ни с того ни с сего.
Вчера был Михайлов. <…> Они приехали в Ниццу, едут в По — тревожны, как все, — вот-вот выступит Италия.
Бегство («героическое!») французов и англичан из Dun-querque продолжается.
Начал сборы на случай бегства из Грасса. Куда бежать? Вера и Г. и М. говорят: «На ферму Жировых — там все-таки есть убежище, между тем как найти его где-нибудь в другом месте надежд почти нет». Я не верю, что там можно жить, — ни огня, ни воды, ни постелей… Не знаю, как быть.
Страшные, решительные дни — идут на Париж, с каждым днем продвигаются. <…>
Мы все отступаем.
Зацвели лилии, лючиоли летают уже давно — с самых первых дней июня.
Страшно подумать — 17 лет прошло с тех пор, как мы поселились в Грассе, в этом удивительном поместье Villa Montfleury, где тогда как раз вскоре расцвели лилии! Думал ли я, что в каком-то Грассе протечет чуть не четверть всей моей жизни! И как я тогда был еще молод! И вот исчезла и эта часть моей жизни — точно ее и не бывало. <…>
Не мало было французов, которые начали ждать войны чуть не 10 лет тому назад (как мировой катастрофы). И вот Франция оказалась совсем не готовой к ней!
Да, а по привычке все еще идет в голову бог знает что. Вот вдруг подумал сейчас: имена, отчества, фамилии должны звучать в рассказах очень ладно, свободно, — например: Марья Викеитьевна, Борис Петрович…