Вчера, позавчера солнечно. Липы возле дома уже обе разделись. На верхней площадке редкие листья на липе, желто-зеленоватые на синем небе, как на синем стекле.
Нынче был в Cannes, <…> в «Пикадилли» — сандвич с сагой, тост, чай и два блюдечка вишневого варенья (как всегда, без карточек), — 31 франк. Потом в Казино, открытая сцена, публика за столиками — точно ничего не случилось. <…>
Большие бои в Африке и в России.
«Фюрер разорвал завещание Петра Великого, хотевшего гегемонии в Европе» (немецкие газеты).
157-й день войны с Россией.
С утра прекрасный, тихий, солнечный день. К вечеру затуманилось, серо, скучно. М. получила известие о смерти своей матери. Уехала с Г. в Cannes «на 3 дня» — ходить в церковь, служить панихиды. Мне нынче ужасно <их> жаль, грусть за их несчастную жизнь.
Все вспоминается почему-то и вся моя несчастная история с Г.
<…> Перечитывал «Crainqueville, Putois, Riquet» и пр. А. Франса, — все эти три вещи очень хороши, остальное скучно.
Все время стояла прекрасная погода, по утрам очень горячее солнце.
Русские бьют немцев на юге. В Африке — «то сей, то оный бок гнется». Морозы в России.
Три дня тому назад свидание «двух солдат» — Петена и Геринга. «Последствия будут весьма важны». Какие именно? И о чем говорили «два солдата»? О французской Африке?
7.
<…> Читаю собрание сочинений Бодлера «Мал. поэмы в прозе». Ничтожны, изысканны до бальмонтовщины, мелодраматичны. <…>
Кашель ужасный. Ничего не могу делать. Нет, не тот я был год тому назад!
9 ч. вечера. Радио: японцы напали на Америку. На дворе мга. Зуров говорит, что шел снежок.
Солнечно и холодно. Кашель.
Война японцев с Америкой идет уже полным ходом. Японцы, как и полагается негодяям, напали до объявления войны, без предупреждений.
К вечеру радио: есть уже тысячи 3 убитых и раненых.
В России 35 градусов мороза (по Ц.). Русские атакуют и здорово бьют.
Во время нашего «обеда», в 7 1/2 вечера, швейцарское радио: умер Мережковский.
Солнечно. К вечеру замутилось. Прошелся — опустил открытку Гиппиус. Чувствую себя очень плохо. Ледяная рука. Вчера Гитлер и Муссолини объявили войну Америке.
Вечер, 11 часов. Прошли с Верой до монастыря. <…> Вернулись, — Зуров: «Швейцарское радио сообщило, что немцы за последние покушения на них расстреляли в Париже 100 евреев и наложили на парижских (?) евреев 2
Прекрасный день, солнечный и теплый — как в России в начале сентября. К вечеру замутилось.
Не спокоен и ничего не могу делать. Много думаю о Мережковском.
Мой экспромт Шаляпину (в ресторане «Петроград», против церкви на rue Daru в Париже, после панихиды по Вас. Немировичу-Данченко):
Нынче правая рука не холодела.
1
Прекрасный день опять. Но прохладно. Опять рука (утром).
Каждый вечер жутко и странно в 9 часов: бьют часы Вестминстерского аббатства в Лондоне — в столовой!
Это стихи молодого Мережковского, очень мне понравившиеся когда-то — мне, мальчику! Боже мой, боже мой, и его нет, и я старик! Был в городе по аптекам.
Русские бьют.
Письма от Манухиной и Веры Зайцевой: умер В. Н. Аргутинский (накануне был на похоронах Мережковского). (…)
Все дни прекрасная погода, к вечеру в комнате очень холодно. Серп молодого месяца и Венера (уже давно) над Марселем с заката.
В Африке не плохо, японцы бьют англичан, русские — немцев. Немцы все отступают, теряя очень много людьми и военным материалом.
19-го Хнтлер сместил главнокомандующего на русском фронте маршала von Brauchitsch и взял на себя все верховное командование, обратившись к армии и Германии:
Завтра Сочельник. Устраиваем несчастный «парадный» обед — выдадут завтра мясо. Делаем водку.
Вечером «праздновали»: сделали водку, нечто вроде селянки (купил капусты серой — и плохой), вымоченные рыбки, по кусочку мяса.
Все дни хорошая погода, но холодно. Ветер все с Марселя. Неприятно трепещут веерные пальмочки.