Том 6. Революции и национальные войны. 1848-1870. Часть вторая

Проведено это было по-разному, в зависимости от каждой области. В Литве и на Украине масса сельского населения относилась индифферентно или враждебно к восставшим; дворянство, католическое духовенство и в известной мере городская буржуазия симпатизировали им. Таким образом, вся тяжесть репрессий легла на эти классы. С одной стороны, старались уменьшить их влияние крупными конфискациями дворянских земель и наложением на земли помещиков, виновных только в том, что они были поляками, военных налогов с целью сделать их пребывание в крае трудным и разорительным; надеялись этим способом заставить их уступить место новым владельцам, русским по языку и православным по вере. В то же самое время, с другой стороны, старались устранить все то, что могло в польской части населения поддерживать национальные чувства. В правительственных учреждениях, в учебных заведениях, даже в католических церквах допускался только русский язык; польские библиотеки и типографии были закрыты. Наконец, последние униаты, которым правительство Николая I разрешило существовать в Литве, были обращены в православие; в сплошь католических округах отправление культа было подчинено стеснительным предписаниям; чтобы построить или даже только отремонтировать католическую церковь, требовалось разрешение, в котором чаще всего отказывали.

В самой Польше правительство также принялось за преследование религии и языка. Большинство монастырей было закрыто, имущество духовенства секуляризировано, конкордат отменен, управление католической церковью передано духовной коллегии в С.-Петербурге. Проводилась или подготовлялась замена польского языка русским на всех ступенях обучения. Исчезли последние следы административной автономии. Но главным мероприятием было аграрное и социальное преобразование, предпринятое под руководством того самого Милютина, который руководил реформой освобождения крепостных. Он верил, как и славянофилы, в то, что главным препятствием к сближению поляков и русских является латинская культура, которой пропитаны руководящие классы Польши. Чтобы снова ввести массу польского народа в его настоящее славянское русло, нужно было уничтожить влияние этих руководящих классов, освободить народ от их моральной и материальной опеки. Крестьяне за счет своих прежних помещиков были сделаны собственниками дома и участка земли, которыми они пользовались до тех пор на правах временных держателей; за небольшой выкуп денежные повинности и барщина были с них сняты. Общины были изъяты из-под влияния сельского священника (ксендза) и помещика. К тому же, плохо урегулировав древнее право сервитутов, русская администрация намеренно провоцировала конфликты между помещиками и крестьянами, причем посредником в этих конфликтах была она сама. Тут для нее открывался источник популярности, которым она собиралась широко пользоваться.

В конечном итоге Милютин совершил в Польше то же дело, что и в России, но несравненно более радикальным способом. Проведенная реформа в известной мере была выгодна русскому правительству, так как она ослабила его прирожденных врагов — польских дворян и священников; особенно же она была выгодна польскому народу, который благодаря ей приобрел большую свободу и благосостояние, чем когда-либо прежде. Что же касается национальных чувств, которые правительство желало подавить, — очень сомнительно, чтобы они исчезли при этом возрождении польского народа, и доказательством этого может служить применение новых суровых мероприятий, которые до самого недавнего времени ухудшали «реорганизацию» 1864–1866 годов.

Реакция в России. Подобно тому как следствием движения в пользу реформ в России была попытка либерализма в Польше, точно так же победа политики репрессий в Польше привела к реакции в России. Впрочем, даже в момент, когда казалось, что правительство все больше становится на путь либерализма, партия, настроенная против реформ, партия крупных чиновников, воспитанных в школе Николая, никогда не складывала оружия. Польские события укрепили ее, ослабив влияние на императора великого князя Константина и его либерального окружения и совершенно уничтожив влияние либеральных и революционных писателей на публику. День, в который Герцен в Колоколе высказал свои симпатии к полякам, был концом его популярности; «диктатура мнения» перешла к Каткову, который в Московских ведомостях резко выражал раздражение, вызванное неосмотрительными требованиями поляков, и инстинктивную потребность в твердом руководстве, пробудившуюся в массах вследствие долгих колебаний власти.