Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

Быть может я лишь сплю и грежу,Хотя себя неспящим зрю?Не сплю: я четко осязаю,Чем был, чем стал, что говорю.И ты раскаиваться можешь,Но тщетно будешь сожалеть,Я знаю, кто я, ты не в силах, –Хотя бы горько стал скорбеть, –То возвратить, что я родился,Наследник этого венца;И если я в тюрьме был раньшеИ там терзался без конца,Так потому лишь, что, безвестный.Не знал я, кто я; а теперь

Я знаю, кто я, знаю, знаю:Я человек и полузверь.

(II; 6)

Вступив на путь своевольства, Сехисмундо продолжает начатое так же неизбежно, как поспешно. Он влюбляется в другую женщину, Росауру, и готов посягнуть на нее, несмотря на ее протесты. Клотальдо, заступающийся за нее, снова едва не лишается жизни, которую ему спасает Астольфо, обнаживший шпагу и вступивший в единоборство с Сехисмундо. Это единоборство устранено появлением Басилио, Сехисмундо бросает бесполезную угрозу, его обманно усыпляют, и вот он снова в тюрьме. Путь страсти, взятой в ее стихийном бешенстве, как путь от вершины горы до ее основания. Быстро промелькнут цветы на уклонах, и вот ты уже внизу, и ты разбит. Да, так все это был только сон. И утро, и сила, и власть, и созвучия, и сладость любви, и счастье свободы, все было мечта, сновиденье. Последний луч только светит – желанный лик.

Я был царем, я всем владел,И всем я мстил неумолимо;Лишь женщину одну любил…И думаю, то было правдой:Вот, все прошло, я все забыл,И только это не проходит.

(III; 18)

Клотальдо объясняет принцу, что все это был только сон, навеянный их разговором о том, что царственный орел – владыка птиц. Но и во сне, говорит он, ты должен был бы отнестись ко мне иначе.

Тебя я воспитал с любовью,Учил тебя по мере сил.И знай, добро живет вовеки,

Хоть ты его во сне свершил.

Сехисмундо прошел путь страсти, и душа его устала, как душа индийского мудреца. Его слова в ответ на мысль Клотальдо замечательны, как блестящая формула мысли об иллюзорности жизни:

Он прав. Так сдержим же свирепость,И честолюбье укротим,И обуздаем наше буйство, –Ведь мы быть может только спим.Да, только спим, пока мы в миреСтоль необычном, что для нас –Жить значит спать, быть в этой жизни –Жить сновиденьем каждый час.Мне самый опыт возвещает:Мы здесь до пробужденья спим.Спит царь, и видит сон о царстве,И грезит вымыслом своим.

Повелевает, управляетСреди своей дремотной мглы,Заимобразно получает,Как ветер лживые, хвалы.И смерть их все развеет пылью.Кто ж хочет видеть этот сон,Когда от грезы о величьиОн будет смертью пробужден?И спит богач, и в сне тревожномБогатство грезится ему.И спит бедняк, и шлет укоры,Во сне, уделу своему.И спит обласканный успехом,И обделенный – видит сон.И грезит тот, кто оскорбляет,

И грезит тот, кто оскорблен.И каждый видит сон о жизни,И о своем текущем дне,Хотя никто не понимает,Что существует он во сне.И снится мне, что здесь цепямиВ темнице я обременен,Как снилось, будто в лучшем местеЯ, вольный, видел лучший сон.Что жизнь? Безумие, ошибка.Что жизнь? Обманность пелены.И лучший миг есть заблужденье,Раз жизнь есть только сновиденье,А сновиденья только сны.

(II; 19)