Мы должны бежать от боли,Мы должны любить ее.В этом правда высшей Воли,В этом счастие мое.Сам себя из вечной сферыУстремил я с высоты,В область времени и меры,В царство мысли и мечты.И, отпавши от начала,Полновольная душаЗатомилась, заскучала,И бежит, к концу спеша.Но конца не будет сердцу.Где моря без берегов,Как не встретить иноверцуВ чуждых снах – своих богов.Тот, кто бросился в скитанье,Не уйдет тягот пути,От страданья на страданьеБудет вынужден идти.Но зато он встретит страны,Где упьется он мечтой,Где измены и обманыПоражают красотой.И, затянутый в измены,Где обманчивы огни,Он вскипит, как брызги пены,И погаснет, как они.И опять, опять застонетЛегким ропотом челнок.Рано ль, поздно ль он потонет.Так плывем же. Путь далек.Путь далек до Вечной Воли,Но вернемся мы в нее.Я хочу стремиться к боли,В этом счастие мое.Праотец современных символистов
В моем мозге рабочие кабинеты и комнаты, наполненные картинами и книгами древности, которые я написал и нарисовал в веках Вечности, до моей смертной жизни.
Блэк(Вильям Блэк, 1757–1827)
Когда древние скандинавские герои падали в битве, пораженные верным ударом, они пели, умирая, и произносили заклятия. Это было в те дни, когда они были викингами, и когда их чувства находили выражение в созданиях скальдов, а не в больных драмах поэта раздвоения, как Генрик Ибсен.
Когда Вильям Блэк умирал, умудренным ребенком, каким он был всю жизнь, его лицо сделалось прекрасным, его глаза прониклись блеском, и он запел песню, описывая то, что он уже видел в небе. Нужно быть стихийно-цельным, чтобы иметь возможность умереть так. Блэк и был исключительно-цельным, как цельно то, что входит в наше понятие Природа.
Его душа была как несмятое растение, как веселый зверь, как цельная глыба льда.Блэк был ясновидящим, и когда ему было всего четыре года от роду, Бог однажды заглянул к нему в окно. Позднее он видел ангелов, пророков, и поэтов. Мильтон приходил к нему запросто, не боясь утомить его слишком частыми посещениями, и раз даже попросил Блэка исправить одну ошибку в Потерянном Рае.
Если Блэк хотел написать портрет какого-нибудь героя древности, например Цезаря, ему не нужно было ни бюста, ни рассказа современников, он просто смотрел в пространство, и перед ним возникал сам Цезарь. Он слышал голоса, внушавшие ему те или другие мысли, и, написав поэму Иерусалим, говорил, что это величайшая из поэм, существующих в мире. «Я могу ее хвалить», говорит он, «потому что я был только секретарем, авторы находятся в Вечности». Он сообщал, что раньше он был Сократом, и видел Иисуса Христа. Когда младший его брат Роберт умер, Вильям видел, как душа покойника удалилась через потолок, всплескивая руками от радости. Умерший Роберт приходил потом к брату и давал ему советы насчет издания книг.