Том 6. Статьи, очерки, путевые заметки

Сила чувства и внутренней сосредоточенности давала Блэку необыкновенную силу выражения. В мистической поэме Тириэль, полной апокалипсических символов и возбуждающей чувство неподдельного ужаса, он восклицает: «Зачем один закон дан льву и терпеливому быку, и зачем человек скован под небесами в пресмыкающейся форме, червяк шестидесяти зим, ползущий по пыльной земле?» Вопрос, достойный Экклезиаста, и сделавшийся особенно настойчивым в наши дни. Блэк находит успокоение от этого кошмарного призрака в пантеизме, – естественный путь поэта-символиста. Возникшие в соответствии с этим причудливые теософские помыслы он облек в художественную форму, в своих картинах, в пророческих поэмах, и в мелодической лирике, которая была самобытном нововведением в 18-м веке, с его закованностью, и восхищала позднейших поэтов, обладавших мелодическим голосом, Шелли, Данте Россэтти, и Суинбёрна. Муза Блэка нежна, как героиня его Книги Тэль, где в неожиданных образах он заставляет идею метэм-психо-за просвечивать мягким светом, изумрудным, как луч солнца, прошедший в глубь через морскую воду.

Чисто-весенним успокоением и сладкой истомой дышут его Песни невинности и многие из Песен опыта. Он видит зеленые луга, цветущие пастбища, стада, в простодушном веселии являющиеся символом безгрешных душ, чья невзыскательная жизнь невинна. С облаков на него смотрят какие-то неведомые младенческие существа, и учат его писать книги. Его волки, тигры, и львы страшны, как в действительности, но иногда приходят ангелы, и убеждают их быть добрыми, и они стараются научиться кротости. Родители теряют дочь, и находят ее спящею в львином чертоге, в пещере, где львица была ей прислужницей, и сняла с нее платье, а леопарды играли около нее, как котята. Нечто подобное было с Франциском Ассизским, который усовещевал свирепого волка, советуя ему исправиться, и усовестил настолько, что, когда волк умер, все его оплакивали.

Но сильная мужественная натура и всевидение пантеиста не позволяли Блэку остановиться на нежности, как на исчерпывающем слове. Свободолюбивый, как красивый зверь, полный могучих порывов, он был настолько проникнут стихийною цельностью, что его, прислушивающегося к разнородным голосам, одинаково пленяли оба элемента, искусственно разделенные людьми под названием добра и зла. Он мечтал о мире, как о Граде Божием, он хотел счастья для всех душ, и клялся продолжать умственный бой до тех пор, пока среди зеленых лугов Англии, этого царственного острова, выросшего из глубины моря, не воздвигнется символический Иерусалим. Он говорил, что Небо, Земля, и Ад отныне должны жить в гармонии, и как лесная птица должна питаться червями и петь звонкие песни, так Блэк необходимо должен был написать книгу Супружество Неба и Ада. Для него это означает соединение разума и энергии, – здоровое, как морозный воздух, прекрасное противоречие, из которого проистекает движение в направлении к мировому совершенству. Если бы тигр мог говорить, он, вероятно, создал бы удивительной лиричности гимн в честь тигровых страстей – необходимых в мироздании – почему они и существуют. Но тигру не нужно менять своего рычания на человеческий голос.

Тигр, Тигр, жгучий страх,

Ты горишь в ночных лесах.Чей бессмертный взор, любя,Создал страшного тебя?В небесах иль средь зыбей,Вспыхнул блеск твоих очей?Как дерзал он так парить?

Кто посмел огонь схватить?Кто скрутил и для чегоНервы сердца твоего?Чьею страшною рукойТы был выкован – такой?Чей был молот, цепи – чьи,

Чтоб скрепить мечты твои?Кто взметнул твой быстрый взмах,Ухватил смертельный страх?В тот великий час, когдаВоззвала к звезде звезда,В час, как небо все зажглось

Влажным блеском звездных слез, –Он, создание любя,Улыбнулся ль на тебя?Тот же ль Он тебя создал,Кто рожденье агнцу дал?

Да, такие поэты, как Блэк, всегда найдут красивые звуки для выражения красоты звериной, умея в то же время создавать нежнейшие колыбельные песни, восхищаясь чуть видимой травинкой, скорбя о случайно раздавленной мошке, и благословляя все в мире, потому что мир есть цельность, которую нужно понять и полюбить, как таковую. Для Блэка и смерть, таким образом, являлась действительным очарованием. Ибо, как говорит он, двери, через которые она ведет, сделаны из золота, чтобы смертные глаза не могли ее видеть; но когда человек умирает, душа, пробужденная, с изумлением видит, что у нее в руках золотые ключи.