Том 6. Живые лица

Вот новый Дант в последний Круг пробрался,Один, без спутника – он очень смел,Да и вверху – чего не навидался!Едва на подземелье посмотрел,Как, одного из тамошних заметив,Без церемонии к нему подселИ, очень вежливо его приветив,Затеял с ним, – на это был он скор,Особенно внимание приметив, –По-дружески тотчас же разговор.Верней – стал вопрошать его прилежно.Тот поднял на него потухший взор,Проговорив, не очень, впрочем, нежно:«Вы сверху, да? Оттуда к нам давноНикто не приходил. И дух мятежныйЗемли забыл я. Впрочем, всё равно»,«Я знаю, – Даит ответил. – Расскажите,Что здесь такое? Почему темно?И почему вы на волне сидите?Мне быть во тьме случалось иногда,Но холод здесь… А вы и не дрожите,Как будто это вам и не беда.Всё волны, волны… Нет почти что суши.В таких  местах  я  не  был никогда.Кругом черно, черней китайской туши,Я, как вошел, – чуть не ослеп совсем.И вы здесь не один. Всё это – души?Не понимаю также я, зачемВы на волне всё той же, мглисто-черной,Не очень-то спокойны. Между темКачанье ваше мерное упорно,И кажется порою мне оноКак будто бы довольно тошнотворно».«Я не умею, не смеюсь давно, –Ответил тот, качаться продолжая. –А то, пожалуй, было б мне смешно,Что будто вы, и главного не зная,Вопросы ставите как наугад.Ведь вам известно же, предполагаю,Что это место, по-земному, – ад.По-здешнему – Безмерность. ОкеануПодходит это больше во сто крат.По крайней мере, точно, без обману:Нет времени у нас, и меры нет.Я тоже вас обманывать не стану,Могу ли дать, да и какой ответ?Нельзя же спрашивать, зачем в аду я,Иль почему не выхожу на свет?Другой бы вам ответил, негодуя,Но я отвечу попросту: не то!Я не взял это за насмешку злую,Хоть не сидит в аду зачем – никто.Вы лучше бы не так меня спросили:Сидите, мол, в аду, во тьме, – за что?»Даит отвечал: «Мои вопросы были,Я вижу, неудачны. ПредлагатьНе буду их. Но если вам усилийНе много стоит просто рассказать,Что можете, как сами захотите,И что считаете, что можно знатьМне и про вас, – за что вы здесь сидите,Да и про то, что здесь у нас вокруг,Меня вы этим очень одолжите.Когда во тьме я очутился вдруг –Соображенье у меня застыло…Но верьте мне, я говорю как друг…»«Земное слово „друг“ мне слышать мило, –Сказал подземник. – Я вам расскажуИсторию мою, и всё как было.Я часто сам ее себе твержу.Вот, слушайте: за искаженье тела,За лживую любовь я здесь сижу…»Так начал он уныло и несмело:«Я сам готовил этот океан,И тьму себе, и мглу – за то же дело.Ах, да за мой умышленный обман,За вечное себя им оправданье,Я не таких еще достоин стран!Меня спасти могло бы хоть незнанье,Что делаю и почему, но яСтарательно гасил свое сознанье,И в этой лживости душа моя,

Да в слабости, которой нет прощенья, –Жила, от всех и от себя тая,Что будет – неизбежно! – искупленье.Ведь тело-то не мной сотвореноИ было мне, как некое даренье,На время только, по любви, дано.Оно ж меня поработить сумело,И так распоряжалось мной оно,Что я хотел – чего оно хотело,Но говорил – и было это ложь, –Что я покорен своему уделу,А от него – куда же, мол, уйдешь!Как хочет плоть – так должен и любить я, –Вот принцип мой. Не правда ли, хорош?За эти-то дела – могу ль забыть я? –Сижу теперь в холодной темноте,За них, а также и за их прикрытье.Не веря больше никакой мечтеИ не жалея ни о чем нимало,Ни о своей погибшей красоте…Мне в океане всё яснее стало,Мне надо было пережить удар,И чтоб волна до тошноты качала,За то, что посланный мне свыше дарЯ исказил… Да нет, гораздо хуже, –Я просто сделал из него кошмар.И вечно ложь я повторял всё ту же,Слова святые ею оскорблял,Узлы мои я стягивал всё туже,И видел это, знал и понимал,Однако, видеть вовсе не желая,Глаза на всё упрямо закрывал,И даже будто бы не понимаяНиспосланных мне знаков, что даныНе раз уж были мне, предупреждая.А знаки эти – явны и грозны.Вот, например: душа порой двоиласьИ даже весь я сам. Со стороныСмотрел тогда я на себя. И мнилось,Что вот идет – не человек, а хмарь,Смеясь, ко мне подходит. Сердце билось,Шепчу: «Вы, милостивый государь,Что от меня, скажите, вам угодно?»А он… о подлая и злая тварь! –Одет, как я, с иголочки и модно,Хохочет: «Не валяй, мол, дурака!»Со мной садится рядом пресвободно:«Не узнаешь? Задачка-то легка!Вглядись в меня. Придвинься же поближе.Меня-то не обманешь, en tout cas[133].Ведь я не кто-нибудь иной, а ты же.Ну да, ты сам. Всё тот же кавалер,И от меня не навостришь ты лыжи.Давно ли мы, на общий наш манер,Устроили – и оба нежно вместе –В конце аллеи тайный sanctuaire[134],Чтоб нашей общей угодить невесте…Или, вернее, жениху… Оно –Такое дело, говоря без лести,И для меня и для тебя равноПриятным стало, даже натуральным.Мы позабыли баб, и всех, давно.Не притворяйтесь, милый мой, печальным,А то испуганным, как будто вдругТы сделался ce qu’on appelle[135] – нормальным.Ведь я с тобой. И больше я, чем друг,Я ты же сам, я лгать тебе не буду.Не забывай – один у нас супруг,И что ж такое, разве это к худу?Я недурен и веселей тебя,Но будь уверен, я с тобой – повсюду,Захочешь – вмиг развеселю, любя…Пристало ли тебе меня бояться?Ведь не боишься ж самого себя?А наши шалости, – не может статься,Чтоб ты их так совсем и позабыл.Я для тебя готов еще стараться…»Тут океанца Дант остановил,Сказав с гримасой: «Не спадайте с тона.На вашем месте я бы опустилПодробности иные без урона».«Вот, быть непонятым – судьба моя! –

Ответил тот без гнева, полусонно.Ведь это он же говорил – не я!Вы думаете – рад я был встречатьсяВот с эдаким моим проклятым „я“?Я от всего готов был отказаться,Чтоб только с этим двойником моимЯ мог совсем и никогда не знаться.Да хоть бы здесь мне не столкнуться с ним,Здесь, в океане, в царстве темной мути!Но мы о нем напрасно говорим.Кто сам не испытал подобной жути,Тот чужд окажется ей навсегдаИ не поймет в моем признанье сути».В раздумьи Дант ему ответил: «Да,Себя вдвойне не видел я ни разу, –Надеюсь и не видеть никогда.Поэтому не понял вас я сразу.Но вот, подумав, увидал тотчас,Что видно даже и простому глазу,Какая мука тут была для вас.Себя увидеть – это ль не страданье?И встречи ждать в какой не знаешь час…Простите ж грубое вам замечанье,Я не успел моих обдумать слов,Они не стоят вашего вниманья.Я слушать дальше ваш рассказ готов».Жилец и не сердился (от смиренья?) –Мог Данте быть не так еще суров, –Он лишь вздохнул: «А здесь – освобожденьеОт двойника. Здесь нет его совсемВ Безмерности – хоть это облегченье».Опять вздохнул, качаясь, и затем,Трагическую повесть продолжая,Сказал: «А на земле тогда ничемНе мог его отвадить от себя я…Должно быть, стал я ныне уж другой.В себе я разбираться начинаю:И уж не прав ли был он, что со мнойОн говорил так нагло и бесстыдно?Ведь я, пожалуй, был и сам такой…Тогда ж казалось это мне обидноИ самого себя мне было жаль.Нет, не напрасно здесь сижу я, видно!И не в морали дело – что мораль!С моралью тоже можно лицемерить.Здесь я учусь смотреть иначе, в даль,В Безмерности – себя иначе мерить,Я сердцем знал, Кого я обижал,В Кого хотел – и всё ж не мог не верить,Но лгать себе упорно продолжал,Что я не знаю, – и могу ли знать я, –Кто это тело, и зачем мне дал.Однако, знал, и в этом всё проклятье.Я знал, что от любви мне всё дано,Но этого и не желал признать я,А потому вокруг меня темно…Когда б не знал – ведь был бы я невинней,Я это понял в темноте давно,И был бы, может быть, пред нами нынеНе этот мутный, черный океан, –Совсем другой, приветливый и синий…Но стоит ли мечтать!.. А там обман,Всю жизнь без перерыва продолжая,Привычкой сделал я. Но, обуянЖеланьем оправдать себя, считаяЕе за верность, надо ж верным слыть!Но верность у меня была иная,Я верен только телу мог и быть.А верящих в меня давно и слепоЯ, для того, чтоб плоти угодить,Обманывал и грубо, и нелепо.Откроется обман? Когда-нибудь!Не дорожил я с верящими скрепойИ, если выгодно их обмануть,Минутой пользовался просто данной,Не думая о будущем ничуть.Ведь те, кто были для меня желанны,Мне были не равны. Они всегдаСтояли в чем-то ниже, как ни странно.И замечать я стал, что иногда –Всё чаще – с равными мне непривычноИ как-то скучно. Это не беда,

Казалось мне. Ведь это так обычно!И я не трогал чувства моего,Насилие считая неприличным.И был мне тот приятнее всего –Вы это даже без труда поймете, –С кем говорить не надо ничего.Подобные дела, где, в общем счете, –Ведь вам известно кое-что о них? –Всё сводится к одной лишь только плоти,Решаются в условиях своих.Итак – мои мне делались всё ближе.Но не судил я строго и других,Хоть и общался с теми, кто пониже.А несужденьем прочих – щеголял.Я говорил себе: „Они не ты же,По-доброму суди их“. Но я лгал,Не добродетель – эти несужденья,Не доброта, когда я им прощал –И что прощал? – но если не презренье,То невниманье к ним и к жизни их.Теперь я даже знаю: без сомненья,Я никого и не видал из них,Так были мне они неинтересны.Я жил среди сообщников моих.Порой и с ними мне бывало тесно,Уж очень тело я избаловал.Поил его, кормил, и неизвестно,Чего еще ему не отдавал.И всё же был я телом недоволенИ очень за него бояться стал.Мне, что ни день, казалось, что я болен.Хранил я тело, всячески лечил,Но сохранить его я не был волен.И потерял, как ни заботлив был.Там, где-то на земле, оно истлело…Но не довольно ли я говорил?Теперь вы знаете, в чем было дело,Как на земле я прожил жизнь мою,И как меня поработило тело.Вы поняли, что я судьбу своюСам для себя готовил, притворяясь,Что правды даже в сердце не таю,Себя незнаньем оправдать стараясь.Вы поняли, что этот океан,И то, что на волне я так качаюсь,Всё это мне – за лживость, за обман…О, только здесь я понял, как обиделТого, кем дар высокий был мне дан,И лучше бы меня Он ненавидел!А Он любил… Но я понять не мог,И на земле я этого не видел.Теперь конец: Прошел последний срок.Рассказ мой кончен тоже. И заранеОтвет ваш слышу. Дам себе зарокНи с кем не говорить, сидеть в тумане,Чтобы земных ответов не слыхать.Ведь как к моей вы прикоснетесь ране?Вы скажете – давно, мол, ясно вам,Что все мои ошибки – лишь пустоеВ сравненье с тем, что делается там,Там, на земле… Ведь там теперь такое,Что психологии, мол, ваши – вздор.И что вы можете сказать другое?Так пусть вам будет это не в укор,Но я прошу вас очень: помолчите.Такой ответ – ведь это приговор…И лучше ничего не говорите.Слова мне будут тяжелей всего.А что касается земных событий –Они известны здесь… И оттогоЯ не хочу сравнений ваших с ними.Нет, нет, не отвечайте ничего!А если вы произнесете Имя…»Он много бы еще наговорил,Весь в увлеченьи бедами своими,Но Данте здесь его остановил.Алигиери звался он недаром,Он с честью имя славное носил,Да был и в родственной связи со старым.Отважен, неподатлив, горд и смел,Он обладал еще особым даром:И боль, и страсть он умерять умел.

В глазах подземника заметив муку,Он на него серьезно погляделИ властным жестом только поднял руку,Проговорив спокойно: «Вижу, нет,Еще не пережили вы разлукуС собой земным. Из всех грехов и бедВы не успели вынести морали.Когда б не это, вы бы мой ответС поспешностью такой не предваряли.Увидите, что он совсем не тот,Как вы его себе воображали.Он даже вашему наоборот.И к вашим – не ошибкам, преступленьям,Один такой, по-моему, идет.Да, преступлениям. И, без сомненья,Они не лучше, коль не хуже тех,Что от незнанья или от забвеньяТворятся на земле. И этот грехВаш тяжелее, чем теперь на свете –Лежащий камнем на плечах у всех.Вам послано сознание. А эти,Несчастные сыны различных стран,Они теперь как брошенные дети,Иль сами бросившие в океан,Но по невинности, неосторожно,Последний свой, заветный талисман.И сравнивать их с вами – как возможно?Вы скажете: „Но я в моих делах,Пускай они всегда и были ложны,Я действовал один, на свой же страх.Со мною и дела мои пропали.Что на земле от них осталось? Прах!“Когда и как об этом вы узнали?Не думая нисколько о других,Вы даже их как будто не видали,Так что же можете вы знать о них?А если стало шевелиться то же,Порою тайно, в сердце у иных?Ведь столько их теперь на вас похожих!А если это принято от вас?Что, если вы заворожили ложьюНевинных – в некий неизвестный час?Но есть черта. Она непреступима,Хоть преступаема была не раз.А вы – вы хуже. Не прошли вы мимо,Но прежде, чем дано вам умереть, –Так вам черта казалась нестерпима, –Ее всегда пытались вы – стереть.Ее, одну, делящую святоеОт злого и преступного. Как сметьНа это посягнуть? И что другое,Что людям больше может повредить,Чем это дело: тихое – и злое?Я только человек. Не мне судить.Но, кажется, и мгла, и эти стены,Всё нужно было вам, чтоб не забыть,Что ваша жизнь была одной изменой,Одной изменою Тому…»И вдругВолна вздыбилась дымно-черной пеной,Обоих залила, и всё вокруг.Но унесла с собою, отступая,Лишь одного. Где Данта бедный друг?Чуть виден, как волна его, качая,Уносит вдаль, куда-то в темноту,И, слышно, силился кричать, рыдаяСквозь адскую, должно быть, тошноту:«Любил меня… А я любви не видел…Стереть хотел Его любви черту…Уж лучше бы… меня… Он ненавидел…Всю жизнь изменою… я вел с Ним спор,Но Он любил… а я Его обидел…Меня любил…»– «И любит до сих пор!» –Дант крикнул громко, чтобы, уплывая,Тот правду услыхал. Но Данте, взорВ подземную напрасно тьму вперяя,Не различал уж боле никого.Где ж он? И Дант нахмурился, не зная,Услышан ли ответ. «Но ничего,Опомнится когда-нибудь от бреда,Полезно это будет для него».Так кончилась подземная беседа.