Том 7. Письма

Несмотря на молодость, архимандрит Игнатий прекрасно понимал, что общее состояние монастыря зависит, прежде всего, от нравственного уровня монашествующих и что одна из важнейших обязанностей настоятеля заключается в воспитании подведомственной ему паствы. Поэтому и труды свои по возрождению Пустыни он начал с приведения в достодолжный порядок богослужений и введения строгой дисциплины среди ее насельников.

В своих отношениях с братством Сергиевой пустыни архимандрит Игнатий стремился следовать учению святых Отцов Православной Церкви и многое перенял из уроков, преподанных ему самому незабвенным отцом Леонидом (в схиме Львом) {стр. 287} Наголкиным. Широкая образованность, глубокая проницательность, собственный опыт постоянного самонаблюдения помогали ему находить правильные пути к совершенствованию «ищущих душ». Ближайший ученик его, впоследствии преемник писал: «он приучал быть откровенным с ним не только в делах, но и в помыслах. Такая откровенность и близость отношений не допускала учеников до грубых погрешностей». Архимандрит и сам показывал примеры откровенности и терпеливости. Об этом, в частности, можно судить по его пространному письму ученику, «письменно обличавшему его в изменяемости его расположения к окружающим и к нему»: «Понеси убо мои немощи; а я постараюсь понести твои, как доселе старался … Мои немощи тяжелы более для тебя, нежели для меня; а твои ощутительны для меня, нежели для тебя» (полностью приведено ниже).

Методы воспитания архимандрита Игнатия, приучение братства к безусловному послушанию, откровенности, смирению неопытному взгляду часто казались суровыми, даже жестокими (как, в свое время, методы отца Леонида Наголкина). Не все выдерживали такую систему. «Были и такие в числе братства, которые никак не могли привиться к своему отцу, и это большею частию — которые получили начальное воспитание в других монастырях». Не желая жить по правилам отеческим, они затевали интриги и враждовали против тех, которые ходили на исповедь и откровение помыслов. «Много пострадал о. Архимандрит за них, много вынес на своих плечах клеветы и порицания». Кончалось, однако, тем, что они вынуждены были покинуть Сергиеву пустынь. Так что уже в 1841 г. архимандрит Игнатий писал своему другу Стефану Дмитриевичу Нечаеву: «Все почти прежние жители монастыря выбыли; теперь первые лица — это те послушники, которые вступили в обитель вместе или вслед за мною. Они уже иеромонахи» [178

].

Несмотря на суровость воспитания, архимандрит Игнатий «умел любить чад своих духовных»; он старался излишне «не стеснять их и не воспрещал веселости между собой, даже в его присутствии». Он «ненавидел несогласия и споры: если случалось кому поссориться, он немедленно призывал их к себе и мирил, чтобы не оставалось неприязни до другого дня». Его отношение к «чадам» было прямо отеческое, о чем свидетельствуют выдержки из его писем. Так, в 1843 г., по должности благочинного, он совершал путешествие по монастырям Санкт-Петербургской епархии {стр. 288} в сопровождении нескольких монахов и послушников: «Моим спутникам в дороге все нравилось, а мне приятно было смотреть на их любопытство… Как [они] за мною ухаживают, как услуживают! Право, подобного внимания можно ожидать от одних только ближних родных. Как [они] между собою милы! Как Марк весел! Лицо его играет от радости, как весеннее солнце». В 1847 г., отправляясь для поправки здоровья в Николо-Бабаевский монастырь, он взял с собой двух послушников, также нуждавшихся в лечении. «Степану получше, — писал он своему наместнику — Когда я кончу курс декокта, то и его хочу заставить попить: потому что по пробе оказалось полезным». Или: «Думаю, что Николушка уже отправился ко мне. Если не отправился, то отправь; Сисой все еще лежит; Степана временами схватывает, да и ему надо тоже полечиться и во время леченья быть безвыходно в келлии. Я по сим причинам выписал из деревни моего родителя мальчика, вкупе и повара, который теперь у меня и прислуживает». Или: «Употреби на Власа оставшиеся мои деньги; очень рад, что он поправляется. Сисою лучше, хотя до сих пор он не выходит из комнаты, где лежит… Я нанял для него прислугу и трачу деньги на лечение; также по получении от тебя 170 руб. серебром купил ему зимнее платье. С сего дня начинает лечиться Стефан уже у здешних докторов, какие есть» и т. д.

Также и братия, «привившаяся» своему наставнику, отвечала на его любовь сыновними чувствами: «А. Н. Муравьев пробыл здесь по сегодняшний праздник [Рождества Господа нашего Иисуса Христа], с коим Вас, дражайший Батюшка, имею честь усерднейше поздравить; как-то Вы его проводите? Но у нас до чрезвычайности заметно, что нет нашего доброго, радушного хозяина-отца, умеющего соединить приятное с полезным — и тем составить истинный, радостный праздник» [179].