Бунша
. С наслаждением передаю себя в руки родной милиции и делаю важное заявление: на чердаке…Свет гаснет. Гром и музыка, и является Милославский
.Михельсон
. Товарищи, мое пальто!Милославский
Михельсон
. Держите его!Бунша
. Жоржик! Отдайся в руки милиции вместе со мной и чистосердечно раскайся!Милославский
. Гран мерси! Оревуар!Бунша
. Улетел! Товарищи! На чердаке…Милиция
. Ваше слово впоследствии!Музыка, свет гаснет, являются Рейн
и Аврора.Михельсон
. Вот тоже из их шайки!Рейн
. Гражданин Михельсон! Вы — болван! Аврора, успокойся, ничего не бойся!Аврора
. Кто эти люди в шлемах?Рейн
. Это милиция.Михельсон
. Меня обокрали, и их же еще не пугать!Милиция
. С вашим делом, гражданин, повремените. Это из этого аппарата царь появился?Бунша
. Из этого, из этого. Это я звонил! Он на чердаке сейчас сидит, я же говорил!Милиция
. Товарищ Мостовой! Товарищ Жудилов!Движение. Открывается дверь на чердак, потом все отшатываются. В состоянии тихого помешательства идет Иоанн
. Увидев всех, крестится.Иоанн
. О, беда претягчайшая!.. Господие и отцы, молю вас, исполу есмь чернец…Пауза.
Михельсон
. Товарищи, берите его! Нечего на него глядеть!Иоанн
Михельсон
. Ах, я же еще и прыщ!Аврора
Рейн
. Да.Включает механизм. В этот же момент грянул набат. Возникла сводчатая палата Иоанна. По ней мечется Стрелецкий голова
.Голова
. Стрельцы! Гей, сотник! Гой да! Где царь?!Рейн
Иоанн
. Господи! Господи!Рейн
выключает механизм, и в то же мгновение исчезают палата, Иоанн и Голова.Милиция
Рейн
. С удовольствием. Аврора, не бойся ничего.Бунша
. Не бойтесь, Аврора Павловна, милиция у нас добрая.Михельсон
. Позвольте, товарищи, а дело о моей краже?Милиция
. Ваша кража временно отпадает, гражданин. Тут поважнее кражи.Уводят Рейна
, Аврору и Буншу.Михельсон
Темно.
Мертвые души.[2]
КиносценарийНа туманных очертаниях зимнего вечернего Санкт-Петербурга голос автора:
— Очень сомнительно, господа, чтобы избранный нами герой вам понравился. Дамам он не понравится, это можно сказать утвердительно, ибо дамы требуют, чтоб герой был решительное совершенство, а если у него какое-нибудь душевное или телесное пятнышко, тогда беда!
Увы! Все это автору известно. И все же он не может взять в герои добродетельного человека. Потому что пора дать отдых добродетельному человеку, потому что обратили в рабочую лошадь добродетельного человека, и нет автора, который бы не ездил на нем, понукая всем, чем попало; потому что изморили добродетельного человека до того, что на нем и тени нет добродетели, а остались только ребра да кожа вместо тела.
— Нет, пора, пора наконец припрячь подлеца! Итак, припряжем подлеца!..
На последних словах автора возникает горбатый пешеходный мостик через Мойку. На мостик, борясь с пургой и ветром, вбегает небольшой человек в тощей шинелишке. Подбежав к фонарю, человек остановился, посмотрел на часы и, запахнувшись поглубже в шинель, прислонился в ожидании к фонарному столбу.