Ныне убо что отвещаю тебе, и како пресветлейшей епистолии твоей конець наложити возмогу, како бо возможно есть мне, несвершеному, о свершенных и выших вещех свершенейшему тебе отвещати? Светлейшая бо твоа епистолиа пользовати мне тебя[652]
пишеть, но како солнце, небесный свет, просить блистаниа от мирскиа вещи, море, водамъ мати, желаеть речныа капли? Елико звезды отстоятъ от земли, и елико запад от въстока, и светъ от тмы, и сладкое от горкаго, и белость от черности, толико исповедую моему несвершению отстоати от твоего съвръшениа. Что убо напишу или что тебе подати — не вем. Обаче да не безблагодаренъ твоимъ благодеяниемъ обрящуся, да не глухъ противу честных писаний твоихъ буду, пакы перо на похвалу обращу, добродетели зерцало именуа тебя, и поучениа златаго сладчайши арганъ написую тебе, славнейша света учителю! Не сумнюся убо и звездою светлою нарищи тебе, от нея же лучи злаго слуха не исходят. Ты светилникъ горящъ, иже тмы омрачениа не весть; ты благовонный цветъ добродетели, иже смрада оклеветателнаго глушается; ты бисер всехъ благыхъ, ты свет учителемь, ты — уста Христова, ты глас небесный, ты книжник живота, иже о мне, мне и не хотящу, славиши мя честию, ей же убо не достоин есмь; везде о мне проповедаеши, и, писании твоими угоднейшими мене чествуа, поздравляеши, в нихъ же пакы ты, славны православныа церкви свет, солнца яснее, мой темный умъ, мракомъ неведениа омраченъ, къ осианию вечнаго света призываеши, она и вышняа лепота человеческие жизни, светомъ премудрости просвещеная, путь нравомъ, писаниа таиньствомъ, правила живота, светилникъ блудящимъ ногам моимъ на рекахъ Вавилонскихъ.[653] Что въздамъ попечению твоему, имъ же по вся дни о спасении душъ нашихъ печешися, святаго учениа