Том 9. Новь. Повести и рассказы 1874-1877

— Ничего, барышня, мы к этому приобыкли. Мне Василий Федотыч сказывал. Коли что потребуется, извольте приказать, мы со всем нашим удовольствием.

— Татьяна, не зовите меня, пожалуйста, барышней… Одета я по-барски, а впрочем, я… я совсем…

Пристальный взгляд Татьяниных зорких глаз смутил Марианну; она умолкла.

— А кто же вы такая будете? — спросила Татьяна своим ровным голосом.

— Коли вы хотите… я, точно… я из дворянок; только я хочу все это бросить — и сделаться как все… как все простые женщины.

— А, вот что! Ну, теперь знаю. Вы, стало, из тех, что опроститься хотят. Их теперь довольно бывает.

— Как вы сказали, Татьяна? Опроститься?

— Да… такое у нас теперь слово пошло. С простым народом, значит, заодно быть. Опроститься. Что ж? Это дело хорошее — народ поучить уму-разуму. Только трудное это дело! Ой, тру-удное! Дай бог час!

— Опроститься! — повторяла Марианна. — Слышишь, Алеша, мы с тобой теперь опростелые!

Нежданов засмеялся и тоже повторил:

— Опроститься! опростелые!

— А что это у вас, муженек будет — али брат? — спросила Татьяна, осторожно перемывая чашки своими большими ловкими руками и с ласковой усмешкой поглядывая то на Нежданова, то на Марианну.

— Нет, — отвечала Марианна, — он мне не муж — и не брат.

Татьяна приподняла голову.

— Стало, так, по вольной милости живете? Теперь и это — тоже часто бывает. Допрежь больше у раскольников водилось, а ноне и у прочих людей. Лишь бы бог благословил — да жилось бы ладно! А то поп и не нужен. На фабрике у нас тоже такие есть. Не из худших ребят.

— Какие у вас хорошие слова, Татьяна!.. «По вольной милости…» Очень это мне нравится. Вот что, Татьяна, я о чем вас просить буду. Мне нужно себе платье сшить или купить, такое вот, как ваше, или еще попроще. И башмаки, и чулки, и косынка — все, чтобы было, как у вас. Деньги у меня на это есть.

— Что же, барышня, это все можно… Ну, не буду, не извольте гневаться. Не буду вас барышней называть. Только как мне вас звать-то?

— Марианной.

— А по отчеству как вас величают?

— Да на что вам мое отчество? Зовите меня просто Марианной. Зову же я вас Татьяной.

— И то — да не то. Вы уж лучше скажите.

— Ну хорошо. Моего отца звали Викентьем. А вашего как?

— А моего — Осипом.

— Ну, так я буду вас звать Татьяной Осиповной.

— А я вас Марианной Викентьевной. Вот оно как славно будет!

— Что бы вам с нами чайку выпить, Татьяна Осиповна?

— На первый случай можно, Марианна Викентьевна. Чашечкой себя побалую. А то Егорыч забронит.

— Кто это Егорыч?

— А Павел, муж мой.

— Садитесь, Татьяна Осиповна.

— И то сяду, Марианна Викентьевна.

Татьяна присела на стул и начала пить чай вприкуску, беспрестанно поворачивая в пальцах кусочек сахара и щурясь глазом с той стороны, с какой она прикусывала сахар. Марианна вступила с нею в разговор. Татьяна отвечала не чинясь и сама расспрашивала и рассказывала. На Соломина она чуть не молилась, а мужа своего ставила тотчас после Василия Федотыча. Фабричным житьем она, однако, тяготилась.

— Ни тебе город здесь, ни деревня… Без Василия Федотыча и часу бы я не осталась!

Марианна слушала ее рассказы внимательно.

Усевшийся в сторонке Нежданов наблюдал за своей подругой и не удивлялся ее вниманию: для Марианны это все было внове — а ему казалось, что он подобных Татьян видел целые сотни и говорил с ними сотни раз.

— Вот что, Татьяна Осиповна, — сказала наконец Марианна, — вы думаете, что мы хотим учить народ; нет — мы служить ему хотим.

— Как так служить? Учите его, вот вам и служба. Я хоть с себя пример возьму. Я как за Егорыча вышла — ни читать, ни писать не умела; а теперь вот знаю, спасибо Василию Федотычу. Не сам он учил меня, а заплатил одному старичку. Тот и выучил. Ведь я еще молодая, даром что рослая.

Марианна помолчала.

— Мне, Татьяна Осиповна, — начала она опять, — хотелось бы выучиться какому-нибудь ремеслу… да мы еще поговорим об этом с вами. Шью я плохо; если б я выучилась стряпать — можно бы в кухарки пойти.

Татьяна задумалась.

— Как же так в кухарки? Кухарки у богатых бывают, у купцов; а бедные сами стряпают. А на артель готовить, на рабочих… Ну уж это совсем последнее дело!

— Да мне бы хоть у богатого жить, а с бедными знаться. А то как я с ними сойдусь? Не все же такой случай выдет, как с вами.

Татьяна опрокинула пустую чашку на блюдечко.

— Это дело мудреное, — промолвила она наконец со вздохом, — около пальца не обвертишь. Что умею — покажу, а многому я сама не учена. С Егорычем потолковать надо. Ведь он какой? Книжки всякие читает! — и все может сейчас как руками развести. — Тут она взглянула на Марианну, которая свертывала папироску… — И вот еще что, Марианна Викентьевна: извините меня, но коли вы, точно, опроститься желаете, так это уж вам придется бросить. — Она указала на папироску. — Потому в тех званиях, хоть бы вот в кухарках, этого не полагается: и вас сейчас всякий признает, что вы есть барышня. Да.

Марианна выбросила папироску за окно.

— Я курить не буду… от этого легко отвыкнуть. Простые женщины не курят: стало быть, и мне не след курить.