Том 9. Учитель музыки

Процессия кончилась, народ расходился. И другие подходили – кому никуда не надо ехать; какие-то солдаты появились. И, видно, навеселе. Веселый будет вечер. А нам надо что-то делать? Переночевать в отеле, и завтра… да, будь деньги, так бы всего разумней. Но у меня с собой сто франков и мелочь – у меня есть и еще, но я предусмотрительно не взял с собой, боялся – вытащат. А на сто франков… и надо на дорогу – нет, сейчас же на вокзал, поспеть к поезду – наверное, есть вечерние поезда. А вокзал, говорят, очень далеко. И автомобилей нет, только в отеле. Мы в отель. Да не добьешься толку: там не только навеселе, а развезло – ведь весь день один раз в году такая работа, тут и с работы сядешь. И после больших споров, убеждений и просьб наконец-то взялись довезти за десять франков. А для нас каждый франк стал, как тысяча. Пришлось согласиться. И прикатили на станцию: поезд через полчаса в Нант.

И страху же я натерпелся, стоя у кассы: а ну-ка, думаю, на билеты не хватит, и уж боюсь думать; а ничего не думается, только думается: не хватит. Очередь мне показалась длиннее всех очередей, а выстаивал я не часы, а дни. И представьте себе, хватило! – да еще и сдачу дали – 15 франков. Вышли мы на платформу – народу порядочно, все к поезду. Когда подъезжали к станции, я заметил менгир у самого вокзала – если бы не такое, посмотреть бы поближе – место отмеченное: Pluneret – путь в Карнак. Корнетов все пенял себе, зачем пустился на авантюру: уж если ехать, так надо было ехать одним, никого не ждать – утро припомнил, когда мы под воротами на ветру с час ждали отокара; да чтобы и тебя никто не ждал – конечно, пока мы плутали, Гурион хоть и немного, а ждал нас, и другие пассажиры сердились. Корнетов вспомнил единственную свою поездку с экскурсией зимой из Петербурга на Иматру: компания веселая – студенты, курсистки и для развлечения затеяли в снежки – другим с рук сошло, а Корнетова так закидали – воспаление легких; и тогда он сказал себе, что ни на какие общественные авантюры его не соблазнишь. А вот я виноват, соблазнил, и теперь надо избывать, слава Богу, что хоть денег-то на билеты хватило!

А народу! – все подходят и подходят и все костюмированные – приезжие на праздник, набилась вся платформа. Я боюсь, что Корнетов скувырнется и попадет на рельсы, а Корнетов боится, что меня с моими черными «галошами» под поезд столкнут, не удержусь. И остерегаем друг друга. Страшно подумать, как будем в вагон влезать – ведь я вроде как без ног: и за собой смотри и за Корнетовым, он всегда не туда лезет. И подкатил поезд и вся Бретань смешалась – Финистер, Морбиан, Сен-Мало, Сен-Бриё, Лориан, Ванн, Локронан, Дуарненез, Гуезек, Педернек, Плугастель-Даулас, Росков… – но все вышло без всякой давки, вагоны пустые. Оно и понятно: не проехали и с полчаса, пересадка. До Нанта было пять пересадок. Пересаживаться не привыкать стать, но в этих «галошах» сидеть хоть и больно, но чуть высвободишь ноги, и ничего, а что влезать, что вылезать – нестерпимо. И если сидел я всю дорогу, как на иголках, выйдя в Нанте на улицу, ступил на ножи.

В Нанте на другой вокзал на трамвае, а до трамвая-то надо дойти, и Корнетов торопит: может, еще к поезду поспеем. Да куда там поспеть – я был в том виде, как Корнетов у третьего гаража, когда шли мы не туда, – не могу идти. И приехали на вокзал, а поезд ушел. А следующий в шесть утра.

* * *

И опять: если бы деньги, можно было бы переночевать в гостинице. И есть хочется. Заказали кофе с хлебом, а сами боимся, ну как не хватит: буфетные цены не лавочные, а мы «этранже»: Корнетов – «китаец», а я, хоть со временем и буду Де-Симон, а пока Семен Петрович Полетаев из Кинишемской Гольчихи и грамматически женский род путаю с мужским и ноздри выдают. Выпили мы кофе и весь хлеб съели. И к великому нашему успокоению получили шесть франков сдачи: это нам на утро – кофе. Что ж, подождать восемь часов не такой уж срок – где-нибудь на станции Круты ждали Черниговского поезда сутки, это в мирное время, а в революцию и счет потеряешь. Снял я свои «галоши» и сел по-турецки, и Корнетов в моих ладьях нахохлился.